• 2016-3

Ничего особенного в этом перекрестке не было. Даже если с высоты птичьего полета посмотреть — простенький такой перекресток, хоть и возникший от пересечения двух самых больших и значительных улиц города. На одном углу бензоколонка, на другом — школа, на третьем — банк, на четвертом — маленькие магазинчики, химчистка и сапожная мастерская. Бывают другие перекрестки, где по углам расставлены театры, соборы, парки и рестораны. Над ними, расцвеченными огнями и наполненными чудными звуками и запахами, кружат подолгу птицы, щебеча и воспаряя к небесам в затейливых птичьих танцах. А над таким, как этот, они пролетают не задерживаясь. И тем не менее именно над этим скучным перекрестком однажды в промозглый февральский день зависло в небе серебристое облачко. Вряд ли кто-то смог бы разглядеть его легкую тень среди тяжелых сизых туч, посыпающих землю ледяными колючками. И кому охота в такую погоду поднимать глаза к небу?.. А жаль. Поэтому никто, кроме недовольно каркнувшей одинокой вороны, так и не увидел, как на долю секунды вспыхнуло солнце и превратило маленькое облако в гигантское белоснежное крыло, но, возможно, это только так показалось. Хотя, собственно, с этого все и началось.

На том углу, где сгрудились дешевые магазинчики, стояла сапожная мастерская. Старожилы могли бы подтвердить, что сколько существовал этот перекресток, столько и стояла в дальнем углу будка сапожника. Раньше будка, теперь — красивый павильон с тонированным стеклом во всю стену, на котором под позолоченным сапогом красовалась надпись: «Бенцион и сыновья». Внутри павильона в тот момент, когда на небе происходили непонятные явления, находился мужчина лет тридцати пяти, который был единственным праправнуком Бенциона. После всех войн, погромов и переселений из семи сыновей Бенциона осталось сначала три, потом из этих трех — один. Этот один родил четверых, но из них тоже остался один. У последнего родилась дочка, которая так и не вышла замуж, но родила мальчика, и его назвали Вениамин. Вениамин продолжил дело, начатое прадедом, развил его и приумножил, но женой и детьми так и не обзавелся, потому что много лет был влюблен в женщину, которая об этом понятия не имела. Почему так? Сложно сказать. Во-первых, он считал, что она для него слишком красива. Как в той басне: она — тонкая легкая Стрекоза, а он — тяжелый приземистый Муравей. Стрекоза — не значит вертихвостка. Вот уже пятый год она работает в соседнем банке, а Муравей каждое утро приникает к стеклянной стене своей мастерской, чтобы посмотреть, как Стрекоза выпрыгивает из автобуса и на высоких каблучках, едва касаясь земли, летит через дорогу по направлению к банку. Он знает, что ее зовут Юлия — об этом гласит табличка на ее груди, еще он знает размер ее ноги и много всяких подробностей. Про размер ноги — это не потому, что она к нему заходила и что-то там чинила. Нет. Эта девушка скорее купит новую пару, чем будет чинить старье. Он догадывался, что те туфельки и сапожки, в которые обуты ее красивые ножки, ей не по карману, но тот, кто два раза в неделю паркует свой «Порш» у химчистки, поджидая Стрекозу, и захлопывает за ней дверцу, как ловушку, должно быть, не скупится на подарки. Она ни разу за пять лет не зашла в мастерскую к Вениамину, а он мечтал об этом каждый день. Поначалу, когда открыли отделение банка, он даже не сомневался, что Стрекоза прилетит со сбитыми подметками и разболтавшимися застежками. Так не бывает, чтобы ничего не ломалось и не требовало ремонта. Но время шло, и Вениамин понял, что на этом перекрестке их улицы не пересекутся. Через год он открыл счет в новом банке и приходил туда каждую неделю. Стоя в очереди, старался в упор не смотреть на кассира по имени Юлия. Когда подходил к ее окошечку, то терял дар речи. Она поднимала глаза, но, казалось, не видела его, дежурно улыбалась и дежурно желала хорошего дня. Он возвращался к себе в мастерскую и вынимал кованый сундучок. Там лежал его секрет. Этот секрет он смастерил собственными руками по старым сапожным выкройкам, доставшимся от прадеда Бенциона. Два удивительных обстоятельства сложились в одно, и всякий раз, вынимая пару изящных туфелек-лодочек цвета темного шоколада, он вспоминал, как это было. В тот день улица с ночи покрылась глубоким мокрым снегом. На этот раз Стрекоза не взлетела, увязнув в снегу, и сменила траекторию. Она прошла так близко от Вениамина, который, как всегда, стоял за стеклом, что у него забилось сердце и ему захотелось убежать, но ноги приросли к полу. Прошла, не повернув головы, а на снегу остались четкие следы. Он выбежал на улицу и быстро, чтобы никто не заметил, снял мерку. Как самую большую драгоценность, держал потом в руках слепок ее ступни, сделанный по снежному следу.

Так случилось, что вскоре в мастерской протек котел отопления и пришлось провести небольшие ремонтные работы. Сняли пол, открыли подвал, а там нашли сундучок, обмазанный воском и укутанный в брезент. Ребята решили, что нашли клад, вскрыли и огорчились, зато Вениамин был счастлив, как дитя. В сундуке оказались образцы кожи, фурнитура, гвоздики, выкройки, краски и нитки. Сапожный скарб. Сундучок явно принадлежал самому Бенциону, поскольку на образцах стояли год и месяц. Все отлично сохранилось самым невероятным образом. На дне сундука лежала коробка с письмами Бенциона к девушке Мане Ясулович, которая стала его женой и прапрабабушкой Вениамина. В одном из писем жених интересовался, нравится ли невесте тот фасон и цвет ботинок, которые она получила. Там же он оправдывался, что, к сожалению, тот цвет кожи, который она заказывала, а именно «кофе с молоком», он достать не смог, поэтому решил, что «темный шоколад» — в самый раз для нашего климата.

В этот же вечер Вениамин задумал сшить туфельки по стрекозиному слепку, взяв кожу и гвоздики из сундучка. Он не знал, для чего он это делает и сможет ли подарить их ей, да, собственно, так далеко он и не загадывал. Взял мягкую кожу и острые гвоздики и каждым движением шила и ударом молоточка вбивал в эти туфельки слова любви. Эти слова были припечатаны позолоченными шляпками в подошвы и в каблучки, нанизаны на шнурочки и застежки. Когда работа была закончена, Вениамин сам удивился, до чего невесомыми казались эти туфельки. Так бы и лежали они в сундучке, дав следующим поколениям повод судачить о странностях деда Вениамина и о его таинственной страсти, но в это время и в этом месте случилось то, что многие приняли за погодное явление. В тот момент, когда Стрекоза выпрыгнула из автобуса, Вениамин увидел, как ярко блеснул солнечный луч и по земле пронеслась легкая тень крыла. Он хотел посмотреть в небо, но не смог оторвать от Стрекозы глаз. Как хороша она была сегодня! Капюшон слетел с золотистых волос, рассыпанных по плечам, пальто распахнулось, открыв новые сапоги цвета «кофе с молоком». Она прошла совсем немного, как вдруг нога подвернулась на отколовшемся каблуке. Ее взгляд мгновенно сфокусировался на вывеске сапожной мастерской. Она сменила направление и с трудом доковыляла до потрясенного Вениамина. Никого из посетителей не было. Только она стояла перед ним, как балерина, на одной ноге и протягивала изуродованный сапог.

— Вы можете это починить? Мне нужно сегодня к шести. Я тут работаю недалеко, в банке. Зайду в конце рабочего дня. У вас нет каких-нибудь тапочек? Простите, сейчас позвоню подруге... Вениамин остановил ее:

— Подождите, примерьте вот это.

Темно-шоколадные туфельки стояли у ног Стрекозы. Он осторожно, как хрустальную, поднес туфельку к худенькой ступне. Борясь с дрожью в руках, надел, и она, как перчатка, мягко обхватила Юлину ножку. Сама не зная почему, Юля вдруг вздрогнула и посмотрела на Вениамина:

— Простите, я вас не сразу узнала. Вы наш клиент. Вы обычно приходите к нам по четвергам. Эти туфли мне как раз впору. Они такие красивые! Жаль, что еще зима. А они продаются? Нет? Как жаль! А где такие можно купить? Вы сделали сами? Невероятно! Разве человек может сам сделать туфли? Ой, извините, я такую ерунду несу! Вы не подумайте, что я из тех барышень, которые не знают, как повидло попадает в конфеты, это я только сверху блондинка...

Стрекоза смеялась заливисто и звонко. Она встала, прошлась, потом закружилась.

— Послушайте, вас как зовут? Вениамин? Да, да... редкое имя, я на работе обратила внимание... Вениамин, это невероятно, но мне кажется, что я сейчас взлечу. Такая легкость в ногах! Я ведь больше всего на свете люблю танцевать. Вот и сегодня пойду в клуб.

Она вдруг погрустнела, а Вениамин поспешил ее успокоить:

— Я с радостью подарю вам эти туфли.

Стрекоза вежливо поблагодарила, ответив, что не может принять такой дорогой подарок, но если цена будет подходящая, она их купит. Вениамин опустил голову и буркнул под нос, что туфельки не продаются. Сказка заканчивалась. Юлия уходила, договорившись, что зайдет за сапогами около шести, а пока, если сапожник так настаивает, она с удовольствием наденет шоколадные туфельки. Вениамин видел, как вприпрыжку она перескочила скользкую мостовую и скрылась за дверями банка.

Сломанный каблук лежал возле сапога. Вениамин понял, что ему до тошноты противно это чинить и мутит от мысли, что она в этих сапогах поедет в клуб, а потом скинет их с ног, перед тем как улечься в постель с водилой «Порша». Но что он мог сделать? Можно, конечно, скрепить таким образом, чтобы через часок другой каблук опять отвалился. Но что она тогда подумает о нем? Халтурщик! Безрукий халтурщик! И уж точно больше никогда не зайдет.

В то время как Вениамин терзался дилеммой ревности и профессиональной чести, с Юлией начали происходить необъяснимые явления. Стоя и сидя по многу часов за банковской стойкой, она хорошо знала, что такое усталость, когда думаешь только о том, чтобы вытянуть ножки. Туфельки Вениамина отрывали ее от земли. Она не чувствовала тяжести, а самое важное — тяжесть ушла из души. Ведь Юленька никому не рассказывала, что у нее давно нет сил сбросить с себя груз вялотекущего романа. Когда-то она ждала и надеялась, что, посадив ее в свой «Порш», он скажет: «Поехали! Я теперь с тобой навсегда. Я сделал выбор, и этот выбор — ты!» Чем дольше длились их отношения, тем меньше этих самых отношений было. Уже никто не говорил о любви, разве что упрекая. На календаре был День всех влюбленных, а на душе — февраль, серая муть и ледяной дождь. Юлия еще раз глянула на свои ножки в шоколадных туфельках и готова была поклясться, что они греют не хуже сапог. Сквозняки от постоянно открывающейся и закрывающейся входной двери гуляли по ногам, но сегодня она их не чувствовала. А вот тепло — да. И еще она все время думала про Вениамина. Когда он надевал на нее туфельки, по телу прошла теплая волна удовольствия. «Он не просто так сидел у моих ног и преданно смотрел снизу вверх, — подумала Юля. — Что же это напомнило? Точно — собаку! Большого, лохматого пса. Глаза как угли, волосы черные. Знойный мужик. Видно, что добрый и сильный. Нет, правда, так еще никто ко мне не прикасался! Чуткие пальцы, аж дрожь пробивает... Господи, совсем с ума сошла! Он же тут торчит уже лет пять со своей мастерской, а мне и в голову не приходило! Это, дорогая моя, от безысходности. Надо же — туфельки сам сделал, как для меня. А как размер узнал? Совпадение...»

В половине шестого Юлия отворила дверь сапожной мастерской. У стойки стояли две женщины и забирали заказы. Вениамин, увидев Юлю, споткнулся и остановился, забыв, зачем шел. Дамы уходили, а Вениамин так и стоял, окаменев. Юля улыбнулась и произнесла невероятные слова. Невероятные не только для Вениамина, но и для самой себя:

— Я передумала. Мне сапоги со сломанным каблуком не нужны. Не хочется снимать шоколадные туфли. Если можно, я в них останусь навсегда. Вениамин не сразу, понял о чем речь, но когда до него дошло, то позвал Юлю замуж. А в этот вечер они танцевали вдвоем сначала в ресторане, потом в клубе до самого утра. Вениамин от счастья не чувствовал земли под ногами, а Юлия летала над этой землей в шоколадных туфельках, опьяненная любовью, легкостью и танцем. Произошло ли все это по чистой случайности или действительно не обошлось без вмешательства белого крыла или хотя бы его светлой тени, пронесшейся над самым обычным и скучным перекрестком, — кто знает?

 

 

Аня Печкина (перевод)

By Alena Joukova. Tale of an Intersection

 

There was nothing special about this intersection. Even from a bird’s eye view, it was a most common intersection, despite forming the crossroads of two of the most important city streets. One corner was occupied by a gas station, another – by a school, the third – by a bank, the fourth – by a bunch of small shops, a Laundromat and a shoe repair shop. Other intersections had corners crowded with theatres, churches, parks or restaurants. Birds would tirelessly circle over these, soaring and chirping in their bird-like ways, lit by the bright streetlamps and surrounded by wondrous sounds and smells. However, they flew right past intersections like this one without a second’s hesitation. And yet, one chilly February day, it was this boring intersection which became the destination for a silver cloud. It’s unlikely that anyone would be able to notice its light shadow amidst the weighty bluish clouds showering the ground with icy spikes. Would anyone even want to look up in such weather?

And yet, what a shame. Nobody (aside from a lone, sadly-crowing crow) would see how, for a fraction of a second, the sun brilliantly lit up that little cloud, transforming it into a gigantic, pearl-white wing. It may have been a simple mirage. Still, it did spark this story.

A shoe repair shop stood on one of these corners, huddled amidst cheap stores. Old-timers could confirm that the shoe stand had occupied the far corner of the intersection as long as the intersection itself had existed. Well, it had been a stand then; but now it was a lovely space with tinted, floor-to-ceiling glass at the entrance, proudly reading “Benzion and Sons” under a golden engraving of a boot. At the moment of the inexplicable occurrence in the sky, a 35-year-old man occupied the store. This was Benzion’s sole great-grandson. After all the wars, pogroms, and relocations, three of Benzion’s seven sons had survived, but then, in the end, only one was left. This one fathered four children, but again, just one managed to survive. This last one had a girl who never married, but gave birth to a son and called him Benjamin. Benjamin continued the family business, started by his great-grandfather, but never got around to starting a family. All because, for years, he’d been in love with a lady who was clueless as to his existence. How come? That’s difficult to explain. Firstly, he thought she was much too pretty for him. Like in that familiar fable of the ant and the dragonfly (or the ant and the grasshopper, as some know it): she’s the ethereal, elegant Dragonfly; he’s the squat, cumbersome Ant. Though a Dragonfly, she was no bimbo. This was her fifth year working in the neighbouring bank. The Ant would nestle against the shop glass, watching her hop off the bus and, barely touching the ground, high heels and all, glide towards the bank. He knows her name, Julie, from her nametag; he also knows her shoe size and many other such details. Oh, he doesn’t have her shoe size because she’d come in one day to have something fixed, but  no: This lady would sooner buy a new pair than fix an old one. Although he figures that all those pumps and boots worn on her pretty feet are not in her price range. Must be that  guy parking his Porsche at the cleaners twice a week, doting on her, closing the door behind her like a trap, does not skimp on presents. Never in the five years of him dreaming that she would come into his shop had fantasy ever become reality. At first, when the bank branch opened, he was absolutely sure that, one day, the Dragonfly would glide on her tattered soles and loosening fasteners right to his door. It was impossible that nothing would ever break or need repair. However, as time passed, Benjamin realized that their paths wouldn’t cross at this intersection. A year later, he opened an account in the new bank and would come over every week. Standing in line, he would try to keep himself from staring at the teller by the name of Julie. When he would come up to her counter, he would lose the ability to speak. She would glance up, without seeming to see him, as she dutifully followed the routine of smiling and then wishing him a good day. He would return to his shoe shop and take out a forged chest. In it lay his secret.

He had fashioned this secret with his own hands, following his grandfather Benzion’s old boot designs. Two astonishing circumstances had led to the creation of this secret and, every time he took out the elegant pair of dark chocolate pumps, he reminisced of how they came to be. That day the street was covered under mounds of wet snow fallen the night before. The Dragonfly struggled to fly through it, bogged down in the snow. She decided to alter her path. She walked so close to Benjamin, who, as always, stood by the glass, with his heart pounding. He wanted to run away but his legs refused to carry his body. She passed by, never glancing his way, leaving behind clear footprints in the snow. He seized the opportunity to run out and quickly, before anyone noticed, take measurements. He then held the cast of her sole, made from the print in the snow, in his hands like the greatest treasure. Soon afterwards, there happened to be a boiler leak at the shop, and some renovations were necessary. They took out the floor, opened up the basement, and found a waxed chest wrapped in tarpaulin. Workers had thought they uncovered buried treasure and were disappointed immediately upon opening it; Benjamin, on the other hand, was ecstatically happy. The chest contained leather samples, implements, nails, patterns, paints and thread. A shoemaker’s stash. The chest had obviously belonged to Benzion himself, judging by the dates printed on the samples. Everything had been miraculously preserved in mint condition. There was a box at the bottom of the chest, containing letters from Benzion to a young Mana Yasulovich, who would become his wife and Benjamin’s great-grandmother. In one of the letters, the groom wondered whether the bride liked the fashion and colour of the boots she received. He confessed, in the same letter, that, unfortunately, he was unable to find the colour of the leather she had ordered, specifically “coffee and cream,” and so decided to go with “dark chocolate” instead – it was fitting for the climate.

That same evening, Benjamin decided to create a pair of pumps from the Dragonfly’s imprint, taking the leather and nails out of the chest. He didn’t know why he was doing this or if he would even be able to present the shoes to her – but, frankly, he wasn’t planning that far ahead. He took the soft leather and the sharp nails and, with each movement of the awl and with each strike of the hammer, he drove words of love into those shoes. These words were stamped into the gold-rimmed bonnets on the soles and heels; they were strung onto the threads and the clasps. When his work was done, Benjamin was himself surprised at the weightlessness of the shoes. And they would have kept lying in that chest, giving the following generations reason to gossip about the strange habits of Grandpa Benjamin and his hidden passion. Only instead, in this time and place, a phenomenon occurred... one that masqueraded as a weather trick. The moment the Dragonfly hopped off the bus, Benjamin noticed how brightly the sun’s rays gleamed and how the slight shadow of a wing swept across the ground. He wanted to look up, but was unable to tear his glance away from her. She was so pretty today! Her hood slipped off her golden hair, spread out on her shoulders, her overcoat open to reveal new boots of a “coffee and cream” shade. She barely took two steps before stumbling over a broken heel. Her gaze immediately registered the shoe repair shop sign. She changed direction, limping with great difficulty straight towards the dumbfounded Benjamin. There were no other customers. Only she stood before him on one leg, a ballerina, handling him the broken boot.

“Could you fix this? I need it by 6pm today. I work nearby, at the bank. I’ll come back at the end of the day. Do you have slippers or something? Excuse me, I have to call a friend…”

Benjamin stopped her.

“Wait, try these on.”

The dark-chocolate heels stood right by the Dragonfly’s feet. He carefully, as if handling crystal, brought one up to her slim foot. Fighting the tremor in his hands, he put it on: it fit like a glove, gently cupping Julie’s foot. Without knowing why, Julie suddenly shivered and looked directly into his eyes.

“Oh, sorry, I hadn’t recognized you, sir. You’re a client. You usually come on Thursdays. And these heels are a perfect fit. They’re so beautiful! Too bad it’s still winter. Are they for sale? No? What a pity! Where could I buy them? You made them yourself? Unbelievable! Can a person really make shoes themselves? Oops, sorry, I’m spouting such nonsense! Please don’t think I’m one of those girls who don’t understand how candies get their fillings I’m only a blonde on the outside…”

The Dragonfly’s laugh resonated, clear and bright, through the shop. She stood up, walked around and grew dizzy.

“Say, what’s your name? Right, right, Benjamin… a rare name, I noticed that at work… Benjamin, it’s unbelievable, but it feels like I’m about to soar to the clouds. My feet are so light! You know I love dancing more than anything in this world? I’m going to a club today.”

Her mood suddenly dampened, but Benjamin was quick to reassure her:

“I would be glad to give them as a gift.”

The Dragonfly politely thanked him and declined, replying that she couldn’t possibly accept such an expensive gift, but if there was an appropriate price, she would pay it. Benjamin turned his face to the floor and muttered under his nose that they weren’t for sale. The fairytale was ending. Julie was leaving, having agreed to pick her boots around 6 and, meanwhile, if the shoemaker insists, she will wear the chocolate-coloured heels with pleasure. Benjamin looked on as she skimmed across the slippery road and disappeared behind the bank doors. The broken heel lay near the boot. Benjamin realized how deeply unpleasant repairing it would be. He was sickened by the thought of her going to the club in these boots, then kicking them off to get in bed with that Porsche driver. But what could he do? Of course, he could “fix” it, so that the heel broke off again in an hour or so. But what will she think of him? Hack! Talentless hack! And she won’t ever come in again.

While Benjamin was torn between jealousy and professionalism, inexplicable things started to happen to Julie. Standing and sitting at a bank counter for hours on end, day in, day out, she well knew the extent of exhaustion her poor feet had to bear. Benjamin’s heels kept her floating. She felt lithe and, most importantly, that a weight had lifted off her soul. Julie hadn’t told anyone how, for a long time now, she hadn’t had the strength to shake off the weight of a sluggish romance. At one point, she’d waited and hoped for him to say, having seated her in his Porsche, “Let’s go! Now I will always be yours. I’ve made my choice, and that choice is you!” However, the longer their relationship lasted, the less of it was left. They only brought love up as criticism. The calendar touted Valentine’s Day, but her mood would reflect a different February – grey haze, freezing rain. Julie looked upon her feet in chocolate heels once more. She could swear that they warmed her feet no worse than boots. Cold air from the automatic entrance door usually trapped her legs, but, today, she didn’t feel it. What she did feel was warmth. She thought of Benjamin once more. When he had been fitting her with the shoe, a pleasurable tingle ran up her spine.

“He hadn’t just been sitting at my feet; he was looking up with such loyalty,” Julie thought. “What did it remind me of? That’s it, a dog! A big, shaggy dog. Eyes like coal, black hair. Obviously kind and strong. No, but honestly, no one has ever touched me like that before! Sensitive fingers, evoking a tremble… Dear God, I’ve completely lost it! He and his shop had been only two steps away for five whole years, and it never crossed my mind! Yes, dear, that would be due to despair. And to think – he made these heels himself, as if specifically for me! How’d he know my size? Coincidence?!”

At half past five, Julie entered the shoe repair shop. Two women were standing at the counter, picking up their purchases. Benjamin, seeing Julie, stumbled and stopped, forgetting what he was doing. The women were leaving, but Benjamin just stood there, frozen. Julie smiled and uttered an unbelievable string of words. Unbelievable not only for Benjamin, but for herself, too.

“I’ve changed my mind. I don’t need those boots back. I never want to take these chocolate heels off. Please?”

Benjamin didn’t immediately register her words, but, when their meaning reached him, he immediately proposed. That evening, the couple danced – first, at a restaurant, and then, until morning, in a club. Benjamin felt pure bliss, like he was walking on clouds, and Julie soared above those same clouds in her chocolate pumps, drunk on love, lightness, and dance.

Had all this happened by sheer coincidence, or did the intervention of a white wing, or else its fleeting shadow that swept across that simple and boring intersection, bring this to fruition? Who knows…