Когда ребенок рождается, он готов освоить любой язык, на котором говорит его окружение. Если говорить с ребенком по-русски с самого рождения, это будет для него естественным. Даже когда он еще не говорит, он внимательно слушает и запоминает. Нет “легких” и “трудных” языков – есть языки привычные и непривычные, похожие и непохожие на то, что мы уже знаем.
Вроде бы все очень просто: нужно говорить с ребенком по-русски, и ребенок научится. Но тут есть несколько “подводных камней”. Во-первых, многие родители думают, что дети просто впитывают язык окружающих и ничего для этого делать не надо. Это так, когда все говорят на одном языке. Но даже в этом случае исследования показывают, что у детей, чьи родители имеют высшее образование, речь развита лучше, чем в среднем у сверстников. Причина? Эти родители больше разговаривают с ребенком, и их собственная речь более разнообразна и сложна – и слова, и грамматические конструкции. А два языка одновременно ребенок способен успешно осваивать только при условии, что он регулярно слышит и использует оба языка в достаточном количестве (правда, ученые пока не знают, сколько достаточно). В иммиграции русский и английский в неравных условиях, не только количественно, но и качественно: английский – язык школы и всего общества, а русский – язык семьи.
Иногда родители говорят с ребенком по-английски, считая, что ему так легче. На самом деле ребенку легко говорить на том языке, на котором привычно. Чем больше родители говорят с ним по-русски, тем легче. А еще иногда родители сами не замечают, как переключаются на английский в ответ на обращение ребенка по-английски. Это неудивительно – слово, которое мы слышим, активизирует язык, к которому оно принадлежит, и мы автоматически переключаемся, не успев даже подумать. Нужно сознательное усилие, чтоб не переключиться вслед за ребенком и не лишить его возможности пообщаться по-русски.
Еще одно заблуждение касается ситуации, когда ребенок отвечает по-английски на обращенную к нему русскую речь. Часто родители описывают такое поведение как “все понимает, но не говорит”. Я исследовала этот феномен в своей диссертации и убедилась, что те, кто не хочет говорить, даже понимают не все. Их главная проблема – недостаточное владение грамматикой. И особенно сложны для них окончания – кусочки слов, несущие грамматическую информацию. Например, если мы слышим “он пришел” или “он придет”; “девочка, которая рисует мальчика” или “девочка, которую рисует мальчик”; – слова те же, но картинки мы себе представляем разные, а вот они не видят этих различий. Откуда тогда иллюзия понимания? Они достраивают полученную из услышанного неполную картину, используя то, что видят вокруг, и свои знания о мире. Это работает во многих случаях, но не всегда. Например, даже не понимая, чем отличается страдательное причастие от глагола и какие падежные окончания что означают, они могут одинаково правильно интерпретировать предложения “Пожарный спас ребенка” и “Ребенок спасен пожарным”, потому что знают, что обычно пожарные спасают детей, а не наоборот. А вот предложение “Врач спасен пожарным” может быть понято ими неправильно или поставить их в тупик: как узнать, кто кого спас, если вы слышите набор слов “врач, спасти, пожарный” и не знаете, как они связаны между собой? Таким детям тяжело говорить по-русски, потому что, не владея грамматикой, невозможно построить предложение, даже имея немаленький словарный запас. Ведь надо знать, в каком порядке расположить слова и какое окончание нужно какому слову. Ребенок не может выразить свою мысль и, отчаявшись, переходит на английский. И чем меньше он говорит, тем ему труднее – ведь чтобы научиться говорить, нужно... говорить.
Так как двуязычному ребенку приходится делить свое время между языками, у него может уйти больше времени на освоение каждого из них, чем у ребенка, осваивающего только один язык. Словарный запас в каждом из языков двуязычного ребенка тоже сначала обычно меньше, чем в среднем у его ровесников. Позже он догонит сверстников – по крайней мере, в тех языках, которые он регулярно и много использует. Грамматику дети осваивают, в основном, в первые три-четыре года (и добавляют более сложные конструкции в школьном возрасте), а новые слова люди учат всю жизнь. В частности, очень много новых понятий ребенок узнает в школе – а с ними и новые слова. Английские. И если ничего не делать, он будет знать эти слова только по-английски. Поэтому нужно говорить с ребенком по-русски на разные темы, от динозавров до космических кораблей, от живописи до политики и т.д., спрашивать, что они проходят в школе, и давать ему русские слова для понятий, которые он выучил (например: “mammal по-русски – млекопитающее; а ты знаешь, кто такие пресмыкающиеся?”). Ведь в повседневной жизни используется лишь небольшая часть словаря образованного человека. Есть даже выражение “кухонный язык”, обозначающее ограниченный словарь потомка иммигрантов – всё, что он выучил во время семейных ужинов, и не более. И даже выученные слова забываются, если их долго не использовать.
Тем из нас, кто вырос в чисто русскоязычной среде, надо набраться терпения и помнить о том, что наши дети растут в другой среде, и поэтому будут делать ошибки дольше, чем их одноязычные сверстники. Ошибки не всегда значат, что ребенок чего-то не знает. Бывают просто случайные оговорки. А у двуязычных людей языки не изолированы друг от друга: когда мы говорим на одном из них, второй тоже активизирован, и оговорки могут возникать под его влиянием или из-за того, что часть ресурсов уходит на то, чтобы его подавлять. У детей такое тоже случается, и бывает, что они сами себя исправляют (например: “Я дала ей мою... то есть свою книжку” - ср. по-английски “I gave her my book”). Иногда оговорка может остаться незамеченной, при том, что ребенок может в другой раз сказать эту же фразу правильно. (например, “у нее нет крылышки” – и на другой день: “... нет крылышек”). Некоторые ошибки не имеют отношения к двуязычию – например, даже в России семилетние дети все еще могут неправильно склонять числительное с существительным (“по три сучку”). Исправлять стоит, если ребенок постоянно делает одну и ту же ошибку. Но исправлять мягко, чтобы не отбить желание говорить по-русски. Родители маленьких детей интуитивно используют хороший способ: повторяют фразу ребенка в исправленном виде, как бы соглашаясь (например, ребенок говорит: “Я видел слон”, а мама: “Ты видел слона”). Ребенок может несколько месяцев продолжать делать ту же ошибку; главное – не сдаваться.
Когда дети становятся старше, присутствие английского в их жизни возрастает – через школу, ровесников, кружки. Поэтому важно – особенно в школьном возрасте – найти место для общения на русском языке, где есть ровесники и где ребенку интересно. Но многим родителям кажется, что раз дети говорят по-русски, они уже не могут разучиться. К сожалению, могут – если резко уменьшается использование русского. Таких случаев задокументировано огромное количество среди носителей разных языков. Больше всего шокируют исследования французского ученого Кристофа Паллье и его коллег, обнаруживших полную потерю корейского языка у студентов, которые родились в Корее, были усыновлены французами в возрасте от 1 до 8 лет и с тех пор жили во Франции и не слышали ни слова по-корейски. И это при том, что когда-то они на нем говорили, а те, кого усыновили в более старшем возрасте, даже учились на нем в школе. (Правда, знание языка, приобретенное в детстве, не исчезает бесследно – когда забывшие родной язык начинают его снова учить, они достигают больших успехов, чем те, кто начал с нуля.)
Конечно, те, кто продолжает хоть иногда слышать русский язык, не забывают его полностью. Но даже те, кто до школы хорошо говорил по-русски, позже могут не только перестать развивать родной язык, но и забыть многое из того, что уже выучили, начать делать ошибки, забывать слова и переходить на английский – и с таким знанием языка прийти во взрослую жизнь. Целые группы таких людей, выросших в американских русскоязычных семьях, участвовали в исследованиях гарвардского профессора Марии Полинской, а позже и ее коллег из разных университетов Америки. Оказалось, что страдают все области знания языка, но больше всего грамматика. Грамматическая система упрощается. Там, где надо использовать окончания, используется самое базовое, простое, заменяя собой остальные. Например, исчезают из употребления большинство падежей, остаются только именительный и винительный, а в самых худших случаях остается только именительный и используется вместо всех остальных (“Я дал девочка конфета”). Также то, что можно сказать одним сложным словом, говорится несколькими простыми (например, “начал прыгать” вместо “запрыгал”). Неправильно используются совершенный и несовершенный вид – человек не знает, когда нужно сказать “читал”, когда “прочитал”, а когда “прочитывал”, или использует только одну из этих форм. Средний род превращается в женский (“вкусная яблочка”) или же различия в роде пропадают совсем, и т.д.
Некоторые структуры переносятся в русский язык из английского. Например, в русском языке, в отличие от английского, нельзя отделять предлог от существительного, а некоторые дети могут спросить “Что вы говорите про?” (ср. “What are you talking about?”). “Если” в русском языке используется только в условных предложениях (“Мы пойдем гулять, если будет тепло”), а от детей можно услышать “Спроси папу, если он купил мороженое” – потому что английское if также используется в косвенных вопросах (“Ask Daddy if he bought ice cream”). В русском языке гибкий порядок слов, но дети, которые плохо говорят по-русски, имеют тенденцию использовать только такой же порядок слов, как в английском.
Все это может быть малозаметно в повседневной жизни – дети хорошо умеют избегать конструкций и слов, в употреблении которых они не уверены. Бабушка угощает детей блинами, они говорят “Спасибо”, “Мне с вареньем”, “Можно еще?” – и кажется, что все хорошо. Но когда ребенок пытается сказать что-то посложнее, миф рушится. Он пробует так и сяк, не может вспомнить нужное слово, не может правильно сложить слова вместе... Чем младше ребенок, тем больше и быстрее забываются языковые навыки – особенно до 3-4 лет. И только после 8-10 лет знание языка становится более стабильным. Интересно, что именно эти возрастные границы, согласно новейшим исследованиям, определяют освоение второго языка: до 3-4 лет – как родной, а после 8-10 – с таким же трудом, как у взрослых.
Чтение по-русски также помогает сохранить язык, обогащает словарь и грамматику – ведь многие слова и грамматические обороты, которые встречаются в книгах, редки в разговорной речи.
Но, пожалуй, самое сложное для детей иммигрантов – это освоение разных стилей языка. Ведь люди по-разному разговаривают с друзьями, учителями, начальниками, незнакомыми людьми. Не говоря уже о разных стилях письменной речи: сказка, роман, научно-популярная литература, официальный документ и т.д. Разговор с родственниками – это привычный жанр, а вот с более формальными стилями они сталкиваются реже. Даже те из участников исследований Полинской, которые лучше всех говорили по-русски – студенты университетов – называли ее... тетя Маша. Что немыслимо для их ровесников из России. Поэтому надо использовать любую возможность расширить круг общения и чтения на русском для ребенка.
Очень много зависит от родителей. Но, как показывают предварительные результаты исследования, которое я сейчас провожу, многие родители стараются – водят детей на занятия в русские клубы, читают с ними детские книги и т.д. И есть у меня знакомые дети разных возрастов, выросшие в Торонто, которые хорошо говорят и по-русски, и по-английски. Им очень повезло.
Поделиться
Литературная премия им. Э. Хемингуэя
"Литературный Иерусалим"
Полка Леонида Кузнецова
Рубрики
