НОВЫЙ ЖУРНАЛ  В  НОВОМ СВЕТЕ

• 2014-1

Элис Манро и Людмила Улицкая.

 

Прошедший год был для канадских читателей особенным: соотечественница Элис Манро стала лауреатом Нобелевской премии по Литературе. Это первый случай, когда писатель, живущий в Канаде, получает такое высокое признание. Единственным до сегодняшнего дня канадцем, лауреатом Нобелевской премии, был Сол Беллоу, но, рожденный в Канаде, он прожил всю жизнь в США.

Симптоматично и то, что премия была присуждена с формулировкой: «За мастерство в жанре современного рассказа», что пошатнуло монополию крупной романной формы в премиальном раскладе. Элис Манро часто называют на западе «нашим Чеховым», а в современной русской литературе есть автор, творчество которого западные критики сравнивают с творчеством самой Манро, поэтому мне захотелось провести некоторые параллели и порассуждать на тему особенностей жанра короткого рассказа, так сказать, в разном исполнении: с одной стороны — мастера канадской литературы, а с другой — известного российского писателя.

Речь пойдет о самой Элис Манро и о ее российской коллеге, Людмиле Улицкой.

Однажды известный публицист, основатель литературного салона в Нью-Йорке, редактор литературного журнала и медиа продюсер Вика Миллер (Vica Miller) сравнила манеру этих двух писательниц, живущих далеко друг от друга, пишущих на разных языках, но невероятно схожих.

Миллер писала, что если на всемирной литературной карте разместить творчество Людмилы Улицкой, то ближе всего оно будет стоять к творчеству Элис Манро. Им обеим присуща реалистическая манера письма, но вместе с тем, за обыденной жизнью литературных героев обязательно прочитывается другой, более общий и символический смысл бытия. Они обе умеют в одном предложении дать настолько исчерпывающую и точную характеристику персонажу, которая сразу дает ответ о принадлежности к определенному социальному кругу. Той и другой присущ юмор и драматический накал одновременно. Они с бесстрастностью психотерапевта анализируют глубины сознания и души, не вгоняя при этом читателя в скуку и депрессию.

Манро и Улицкая — блестящие, но и очень лаконичные рассказчицы. Максимальный размер рассказов Манро — двадцать с небольшим страниц. Любопытно, что именно такой объем считает оптимальным и Улицкая, которая неоднократно в своих интервью признавалась, что она по своей писательской породе, скорее, стайер (рассказчик), чем марафонец (романист).

Но вот что несомненно роднит их — это умение на этих двадцати страницах рассказать не просто частную историю, а порой историю целого поколения. А ведь вместить в короткий рассказ глобальный масштаб происходящего в мире, подглядеть за рамками личной жизни мотивы и тенденции внешних воздействий, насытить его метафорическими смыслами очень сложно, если это не какие-то аморфные тексты, а такие, как у Манро и Улицкой — сюжетные, динамичные, максимально психологически насыщенные. Такая литература всегда востребована читателем, потому их книги регулярно входят в списки бестселлеров, издаются большими тиражами и раскупаются мгновенно. 

Тем не менее, несмотря на некоторые общие черты, каждый из этих писателей имеет свое неповторимое лицо, что абсолютно естественно: Элис Манро пишет о канадских реалиях, Людмила Улицкая — о российских. Интересно, что это не мешает им быть понятыми по обе стороны океана: Манро в переводах с удовольствием читают в России, а Улицкую в Америке и в Канаде.

Возможно, это происходит потому, что любимый герой этих писательниц — обычный человек, ординарная личность, как любили называть в школьном курсе литературы — «маленький человек», но поставленный в тяжелую, почти безвыходную жизненную ситуацию. Читатель легко узнает в нем самого себя, а если герой женщина, то уровень эмпатии возрастает в разы. Есть еще одна особенность: нередко действие происходит в узнаваемых местах — знакомом городе, улице, в такой непосредственной близости, что кажется — зайди за угол собственного дома, и тебе навстречу выйдет тот самый «книжный» герой. Манро любит описывать людей, населяющих маленькие города на юго-западе центральной канадской провинции Онтарио, почти на границе с США. В ее рассказах можно найти важные, но оставшиеся незамеченными истории, которые связаны именно с этими городками. Случалось, что многие бывшие и нынешние соседи Элис Манро были недовольны тем, как в рассказах раскрываются личные и фамильные секреты жителей и что по ее книгам можно довольно просто определить, чья история принадлежит какой семье.

Что касается Улицкой, то она не только портретист и пейзажист, она еще и гениальный реставратор «давно ушедших дней». В ее писательской мастерской есть своя «машина времени», за что, несомненно, ее любит старшее поколение.

В целом же, пример Элис Манро и Людмилы Улицкой подтверждает, что в настоящей литературе даже незаметные «маленькие» герои с их историями могут обогатить все человечество. Наверное, именно на это обратил внимание сначала международный Букер 2009 года, когда поставил рядом в премиальный короткий список этих двух замечательных писателей, а теперь и Нобелевский комитет, отметив одну из них высочайшей наградой.

Существует мнение, что Нобелевскую премию вручают за две вещи: либо за появление новой точки на мировой литературной карте, нового топоса, страны, созданной автором, либо за жесткий нравственный кодекс, за тот идеализм, который завещал Нобель. Элис Манро — это случай абсолютного нравственного идеализма. То же относится и к Улицкой — человеку с обостренной совестью. Иногда  такие качества принимаются за религиозность, как в случае с Манро. 

Элис Манро сейчас 82 года, и недавно она объявила, что покидает писательское дело. Ее литературный труд был высоко оценен критиками и читателями. Элис Манро — лауреат Нобелевской премии по литературе (2013) и Международной Букеровской премии (2009), трёхкратная обладательница канадской премии генерал-губернатора в области художественной литературы.

Людмила Улицкая моложе и пока не собирается останавливаться. Ее премиальный список поражает:

Литературная Премия Медичи за лучшее зарубежное произведение (1996, Франция) — за повесть «Сонечка»;

Литературная премия Приз им. Джузеппе Ачерби (1998, Италия) — за повесть «Сонечка»;

Русский Букер (2001) — за роман «Казус Кукоцкого» (первая женщина-лауреат этой премии);

Кавалер Ордена Академических пальм (Франция, 2003);

Премия Книга года за роман «Искренне ваш, Шурик» (2004);

Кавалер Ордена искусств и литературы (Франция, 2004),

Премия Пенне (2006, Италия) — за роман «Казус Кукоцкого»;

Премия Большая книга (2007) — за роман «Даниэль Штайн, переводчик»;

Лауреат национальной премии общественного признания достижений женщин «Олимпия» Российской Академии бизнеса и предпринимательства (2007);

Литературная премия Гринцане Кавур (2008, Италия) — за роман «Искренне Ваш, Шурик»;

Номинация на Международную Букеровскую премию (2009, Англия);

Литературная премия журнала «Знамя» в номинации «Глобус» (2010) за «Диалоги» Михаила Ходорковского с Людмилой Улицкой, опубликованные в десятом (октябрьском) номере «Знамени» за 2009 год;

Премия Симоны де Бовуар, 2011, Франция.

Будем надеяться, что когда-нибудь в этом списке появится и Нобелевская премия.

А сегодня, пользуясь привилегией более чем двадцатилетнего знакомства, я попросила Людмилу Улицкую ответить на несколько вопросов специально для журнала «Новый свет».

 

Алена Жукова:

Люся, я не хочу лукавить и обращаться к тебе в формате интервью на Вы, мы слишком давно знакомы, но мое внутреннее, почтительное и даже восторженное ВЫ никуда не денется. Совсем недавно вспомнилось, как чуть ли не в начале 90-х, влюбившись в твою «Сонечку», я, молодой редактор, пророчествовала тебе Нобеля. Пока этого не произошло, но тогда у тебя не было еще ни Медичи, ни Букера… Думаю, что все впереди.

Ты знаешь, что в прошлом году Нобелевскую премию по литературе получила канадская писательница Элис Манро, с которой тебя часто сравнивают на Западе. Формулировка Нобелевского комитета: «За мастерство современного рассказа». Западные критики находят много схожего у вас, например, умение в маленьком рассказе уместить романное пространство. Не думаешь ли ты, что «короткая форма» и сконцентрированная информативность повествования более созвучны современному  читателю, ведь человек сегодня живет и думает быстрее?

 

Людмила Улицкая:

Хотелось бы так думать, но боюсь, это не так. Современные издатели безусловно предпочитают рассказам романы. Только очень известный автор может легко опубликовать сборник рассказов. К сожалению, безмерно ускорившийся ритм жизни почти не оставляет современному человеку времени ни на роман, ни даже на рассказ. Это ускорение — огромный и очень важный процесс, и у меня есть подозрение, что спустя еще пару десятилетий этот вопрос вообще не будет обсуждаться. Кино дает гораздо большую степень концентрации — действие огромного романа ужимается до двухчасового фильма, а потери, проистекающие от этого, заметны только тем любителям литературы, которые когда-то этот роман прочитали. «Короткую» или «малую форму» я очень люблю, пространство рассказа для меня гораздо привлекательнее пространства романного, но должна признаться, что последние годы рассказов почти не пишу — либо роман, либо эссе. Или, во всяком случае, та малая проза, которую рассказом называть неловко.

 

А. Ж.: Отличаются ли механизмы воздействия на читателя в романе и рассказе? Не секрет, что иногда роман «проглатывается» как рассказ, а короткая новелла может читаться долго и мучительно. В чем причина? Только ли в самом качестве прозы, или все же есть законы конструирования? 

Л. У.: Дело, на мой взгляд, не в длительности чтения, а в концентрации. Рассказ — высококонцентрированный раствор, и каждая фраза, каждое слово в рассказе обладает огромным удельным весом. В романе такой концентрации невозможно достигнуть — в нем всегда есть взлеты и падения, отступления и более или менее подробные описания. И в этом смысле рассказ очень мощная, сильно действующая вещь. Но есть огромные темы, которые рассказ, в силу своей сжатости, поднять не может. Думаю, что нельзя сравнивать механизмы воздействия романа и рассказа. Роман — модель большого мира, а рассказ — сильный эпизод этого мира.

А. Ж.: Несмотря на любовь критиков сравнивать кого-то с кем-то: Манро с Чеховым, тебя с Буниным, а Манро и Улицкую друг с другом, я считаю этот путь непродуктивным. У каждого настоящего писателя есть свой, неповторимый голос. Но, тем не менее, когда заходит речь о тематике, то аналогии напрашиваются. Вот, например, герои Манро — маленькие люди, очень часто несчастные женщины. Почти всем ее персонажам свойственна интонация раздражения на несправедливое устройство мира и безрадостное восприятие жизни как таковой. Тебя тоже подчас воспринимают как писателя, которому человек становится интересен только, если он болен, ущербен, на пороге смерти, либо за ее пределами. Это сознательный выбор или читатель ошибается?

Л. У.: Читатель не ошибается. Мне, как почти всем писателям, интересен человек в его «остром» состоянии: в принятии решения, в точке выбора. Кроме того, «маленький человек» — это просто человек. Жизнь предлагает свои выборы и тем, кто занимает самое завидное положение в обществе, но и у таких вполне успешных людей возникают ситуации, когда они оказываются «голыми и босыми» перед сложностями жизни и мучительными вопросами, которые надо решать, когда ни власть, ни деньги, ни высокий социальный статус не спасают от несчастья, от потерь, от смерти. Да, можно сказать, что «хронические болезни» человека меня интересуют меньше, чем острые состояния.

А. Ж.: Сталкивалась ли ты на заре своей писательской деятельности с тем, что издательства просили вместо сборника рассказов написать роман, мотивируя тем, что это лучше продается?

Л. У.: Да, конечно. И до сих пор, когда встает вопрос о выборе книги для перевода в какой-то новой для меня стране, на новом языке, издатели стопроцентно выбирают роман.

 

Остается надеяться, что нобелевский «прорыв» короткой прозы как-то изменит расстановку сил: издатели будут издавать сборники рассказов большими тиражами, переводчики с большим энтузиазмом их переводить, а у читателей всегда найдется немного времени, уж если не на роман, то на рассказ — точно…