• 2016-4

 Туман

«Люби лишь то, что редкостно и мнимо, что крадется окраинами сна...» Набоков.

Я и люблю. А потому со мной случаются разного рода редкости и мнимости, а точнее, я становлюсь свидетельницей разного рода редкостей и мнимостей, которые почему-то, кроме меня, мало кто замечает. Солнечным полднем шла я по городской набережной, подкармливая печеньем голенастых чаек-забияк: птицу и смешную, и опасную. От озера веяло свежестью и водорослями, похожими на растение «щучий хвост». На воде и на небе — ни зыби, ни ряби, погодка — сущая благодать! Горожане посиживали в открытых кафешках, роллеры выкрутасничали в покатушках, для полноты жизни между набережной и городским островом проходила каноэ регата. У острова парочка белопарусных швертботов покачивалась на волне от пассажирского парома, что причаливал к пристани.

Я бы и дошла с семенящими по пятам чайками до конца набережной, не заметь вдруг странного сиреневатого тумана, поднявшегося из-за острова. Мираж в такую-то ясень-погоду? С невероятной скоростью этот туман стал застилать остров, поднимаясь на значительную высоту над макушками самых высоких деревьев, окутывая с разных сторон одновременно, не выходя за береговые пределы, как это принято у обыкновенных туманов. Зрелище, скажу я вам, фантасмагорическое... Из тумана вылезло что-то вроде щупальца и накрыло, как ладонью, два швертбота и причаливавший паром. Сию чертовщину трудно было не заприметить с набережной, на которой скопилось множество народа, но никто, похоже, ничего странно-пугающего не замечал. Прожорливые, мяукавшие как мартовские коты чайки разом все исчезли; я с беспокойством и любопытством стала у самой воды — наблюдать. Словно осознанная Сила (а лишь под видом тумана!) нависла над островом, размышляя, куда ей двинуть дальше? Через считанные минуты непроницаемой стеной туман пошел на набережную.

Белесое облачко нарисовалось тут над водой в каких-то метрах от парапета. Быстро и плавно вытянулось в вертикальный полупрозрачный столп одним концом в воду, а верхний конец стал суживаться наподобие носика у восточного чайника или хоботка. Этот хоботок повернулся в сторону тумана, будто учуяв... Я заметила, что недобрая Сила под видом тумана сразу остановила нашествие, не дойдя до середины озера: туман поредел и побледнел. Эти два miracles будто узнавали друг друга, будто согласовывали между собой что-то, в то время как на озере параллельными рядами шли каноэ регаты. Полупрозрачный млечный столп оторвался от воды и выгнулся в дугу — как в радугу, но без цвета. Под ней вот-вот и должны были проплыть вырвавшиеся вперед! Видение почти дождалось приближения веселых спортсменов, обернулось легким облачком и — исчезло! Как по команде, испарился (а может, сдался?) туман: нет ему свидетельств! На извечном месте показался зеленый остров, два белопарусных швертбота покачивались на воде, и пассажирский паром стоял причаленный у пристани. Регату догоняла стая крикливых чаек.

Настя

Пересаживаясь с рейса на рейс в аэропорту Ататюрка в Стамбуле, по пути к своему «выходу», я чуть не перелетела через чьи-то протянутые на дороге ноги. Хотела бросить замечание! «Гюльчатай» в черном балахоне до пят и платке с прорезью для глаз разлеглась на дороге так, чтобы все через нее перелетали. Сквозь прорезь смотрели заплаканные серые глаза. Не уверенная в необходимости такого вопроса, я все ж спросила по-английски: «... Hi! May I help you?» (до вылета еще оставалось время). Русский акцент выдал меня, «Гюльчатай» вскочила на ноги и ответила на родном:

— Вы русская? Помогите! Мой самолет в Каир улетел. Выход на посадку все время менялся, потом рейс вообще пропал с табло... Лежу и реву.

Я с подозрением посмотрела на ее мусульманский прикид: меньше всего хотелось нарваться на террористку. Она видно догадалась, освободила лицо от платка и правдиво представилась:

— Я Настя из Белоруссии. Из Приднепровья я.

Я пожала от удивления плечами: «Ну, если из Приднепровья… пошли разбираться?» И взявшись за руки, будто старые знакомые, мы спешно направились к стойке информации.

Примечание: Чтобы быть понятым, в Турции на турецкий сильно не полагайся.

К стойке «информации» надо было еще пробиться сквозь галдящую разноплеменную толпу. Видно, не один только рейс в Каир без объявлений исчез с табло. Настя пыталась что-то выяснить по-турецки, но информаторша отводила в сторону маслянистые глаза «утомленной Шахразады» и на турецкий не отвечала. Тогда я заорала по-русски! Как ни смешно, меня она поняла быстрей и, подозвав к краю стойки взглядом, по-английски посоветовала купить новый билет в Каир всего за полцены. Никаких объяснений пропавшему рейсу и извинений не последовало. Услышав про новый билет, Настя замигала глазами: «Сколько помню, тут всегда так!» — отчаянно прошептала она. — «Знаете, как по-турецки будет бардак? БАРДАК!»

Я взялась разделить с беднягой не очень-то страшную сумму и выпроводить ее наконец из стамбульского бардака не в меньший каирский. С новым билетом на руках, мы зашли в одну из аэропортных кафешек поднять себе настроение чашечкой кофе со стаканом холодной воды и поболтать до отлета одной из нас.

Оказалось, Настя фанатично любила Ислам! Она, видите ли, стремилась к широким в нем познаниям и потому пустилась в одиночное плавание по «зыбучим арабским пескам». Исламский Дух выгнал ее из родного гнезда в Дзержинске в Ханты-Мансийск, где она сменяла крест на полумесяц, вступив в мусульманскую религиозную группу Махалля, а затем перебралась в Турцию, где поступила в бесплатный для иностранцев госунивер Мармара. Местных турок, корила их Настя, ни бичом, ни калачом за высшим не загонишь: им главное — торговать. Теперь она летела в Каир продолжить учебу также в бесплатном для иностранцев госунивере Аль-Азхар. Приютиться собиралась у хранителя одной из каирских мечетей, имама-шиита Адиба. Мечтала выучить арабский и получить диплом муфассира — толкователя Корана: балдам и прозелитам Аяты и Хадисы разъяснять. Так я узнала эти арабские священные слова.

Мы разлетались с Настей в близкие и напряженно дружественные страны: Израиль и Египет. Под крылом самолета, вся в лучах солнца, уплывала Турция, которой, как мне кажется, нет достойных эпитетов... Я смотрела в иллюминатор, улыбалась нежданному знакомству с мусульманкой Настей и думала про себя в рифму: «Есть многое на свете, друг Горацио, что объясняет реинкарнацию...»

Видение любви

«Цвет небесный, синий цвет,
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал».

Н. Бараташвили

Люблю я синий цвет и синие люблю города! В Марокко город Шефшауэн — от крыш до ступеней пронзительно синий, в Тунисе Сиди-Бу-Саид — бело-голубой, брахманский Джодхпур — ярчайшей голубизны, а андалусская деревушка Хускар только недавно из белой перекрасилась в синюю, чтобы стать декорацией к презентации мультфильма про синекожих смурфиков, и осталась лежать среди гор «куском неба», упавшим на апельсиновые и оливковые сады. Прекрасны синие города, но их раз, два — и обчелся!

По личным делам мне приходится бывать на Святой земле в Цфате — родине мистической каббалы. Собственно, с каббалой связан один лишь древний его квартал, названный в недалеком прошлом кварталом искусств. Там белые стены домов и синие витражи синагог в честь великих пророков и мудрецов, синие решетки на окнах и ажурные балкончики, синие фонарные столбы и вывески и даже вынесенные на улицы-коридоры пластиковые стулья для умиротворенного дневного полусна кого-то из подуставших прохожих... Синий царит и властвует в древнем квартале повсюду, имеет сакральное название: тхелет (духовный) и напоминает о том, что вначале Бог создал небо.

 ***

Спасаясь от израильского зноя, я вытянула ноги на диване под кондиционером и размышляла над интереснейшей философско-богословской книжкой, находящейся в моих руках, подаренной мне ее автором-экзегетом. Тот начеканил собственных монет, толкуя эзотерические евангельские тексты, пошатнул сомнительное тертуллианово: «Credo, quia absurdum» и нажил немало врагов среди религиозных фанатиков, прочитавших его исследование для ищущих Истину. Не про него ли у Нострадамуса в катрене: «Мне дорог поборник отверженных знаний, вчерашний еретик, сегодня — герой. Честь пастору, что обновит мирозданье, хоть древнее стало седою золой». Вскоре после моей встречи с этим человеком в Израиле, на нашей общей с ним родине — Питере, при смутных обстоятельствах и еще молодой, он покинул земную «юдоль печали».

Я погрузилась с головой во чтение. Внезапно нереальный голубой Свет осиял меня и перенес в середину неба в триединстве тела души и духа. О! Неба — глоток! Свет был мыслящим и нежно смеялся. Я тоже засмеялась в ответ, усевшись, как была, в лазурных наипрозрачнейших небесах. Засмеялась легко и счастливо, точно ребенок, выведенный за руку из кромешной тьмы.

Силлогизм: «Все может быть. И потому нет ничего, чтобы не случилось». НИЧЕГО не случается только с вульгарными материалистами. Верите или нет, но голубой/синий Свет стал приходить ко мне, что ни вечер. Он вспыхивал над моей макушкой ослепительной белой точкой, разгорался, как сварочным бело-голубым лучом, и заливал все вокруг чистейшей эссенции синевой. В ней исчезали комната и вещи... Свет излучал абсолютную Любовь, дружеские чувства, ум, юмор и знал меня наизусть. В какой-то момент он перестал приходить.

 «...Почему же над макушкой?» Терзал меня этот мало реалистический и совершенно загадочный вопрос. Думать — как дышать! Ответ шел целую вечность, как свет от далекой звезды и пришел однажды изнутри меня: «Цвет души — он же цвет небес! Синий свет излучал абсолютную Любовь, дружеские чувства, ум, юмор и знал тебя наизусть потому, что был чистой божественной частью твоей бессмертной души. Лучшим и высшим твоим «Я». А макушка — отверстием для души». 

Поделиться