• 2014-3

Мир полон звуков. Они с нами всюду: от первого крика ново­рожденного –  до предсмертного хрипа умирающего. Мы существуем в ми­ре звуков, они живут в нас. Но редко кто задумывается над вопросом: я и звук.  Для большинства людей  он существует в плане «громко» – «тихо». Резанет по ушам децибеллами – громко! Надо его убавить. Звучит что-то тихо, невнятно – прибавляем громкость. А сколько  разных звуков – от шепота до рева – остаются  вне нашего внимания. А, может быть, в этом есть своя благость, что из океана звуков мы  выделяем для себя  лишь малую толику их?..

Наверное, впервые я всерьез задумался о роли звуков в жизни человека, когда в одной книге о войне прочитал удивительную фразу: «Военные просыпаются от тишины…». Все четыре слова, простые, понятные, но в этой связке  они являют  парадоксальное  наблюдение  о взаимоотношении человека и звука. Ведь в обыденной жизни все наоборот: здоровый, крепкий сон требует тишины, покоя, а здесь… Ненормальность обстановки вызывает ненормальность  поведения человека. Война! Самое страшное состояние,  в которое может быть вовлечен человек:  рожденный жить, идет убивать себе подобных, или быть убитым самому… Вот такой  непростой ассоциативный ряд невольно выстроился в моем сознании после прочтения  четырех слов – «Военные просыпаются от  тишины…»

Наша избирательность к звукам – великое благо, иначе как объяснить то состояние, когда мы, пресытившись шумом и гамом повседневной городской жизни, стремимся на природу – в  шелестящий покой леса, к безмолвной тиши озера… И уже в первые минуты начинает казаться, что  ты совсем один на белом свете, что ты растворился в пронзительной тишине, стал невесом и паришь туда, вверх, в темное безмолвие, к холодным и далеким звездам, которые кто-то  зажигает над нашей головой с завидным постоянством. ТИ-ШИ-НА!...

…Но проходит совсем  немного времени и твой слух  начинает выде­лять в этом  ночном  безмолвии  легкие, прозрачные звуки. Они не нава­ливаются на  тебя, не обрушиваются внезапно и неодолимо, как это  слу­ча­ется  в большом суетливом городе, а проникают  в твое сознание  испод­воль, мягко, нежно через трель цикад, треск дров в догорающем костре, шелест листьев в  ночной тиши, едва уловимый  плеск воды лесного озе­ра от разыгравшейся рыбы. Через  эти трепетные звуки ты ощущаешь свою связь с жизнью, с природой, и именно они  вызывают у тебя  неудержимое желание  как можно дольше оставаться  в этом сладостном  состоянии паре­ния между небом и землей, между  бытием и вечностью…

Но вот в естество природных  звуков вплетается  еще один, волнующий душу – звук музыки. Слабый, робкий, он доносится  с противоположного берега лесного озера. Там, в заозерной дали, кто-то, не услышав голоса  при­­роды, включил свой радиоприемник или магнитофон, и  над дре­млющей гладью озера полились нежные звуки музыки. Слух не сразу опре­деляет упоительную мелодию «Одинокого пастуха» Джеймса Ласта. Боже! Как пронзительно плачет флейта, передавая неразделенную грусть влю­бленного  юноши! Мгновение – и чарующая музыка  заполонила собой  тем­ную чашу озера, вспугнула  тишину с припавших к воде берегов, запуталась в прибрежных камышах, заставив  их дрожать в унисон  мело­дии. И тебе уже кажется, что  не звуки музыки, а сама жизнь оживает в этой волшебной  ночной тиши, а память уносит тебя в далекую светлую юность…

… Нас много. Мы вместе. Мы танцуем. Последний день сезона в пио­нерском лагере – прощальный вечер. Уже завтра мы все разъедемся  по сво­им городам и поселкам, чтобы уже, наверное, никогда больше не встретиться, но сегодня мы еще вместе, и у нас остаются какие-то часы, минуты, секунды… Но как стремительно они тают, отбирая у нас эти сладостные минуты общения!... Время, проведенное в лагере, сдружило нас, а кто-то  узнал пронзительное чувство первой влюбленности, но день завтрашний уже сурово надвигался, готовый разрушить наш мир.  Словно понимая скоротечность  сущего момента,  кто-то постоянно ставил одну и ту  же пластинку – «Одинокого пастуха», но никто в зале не возражал, пото­му что каждый в душе грустил вместе с флейтой влюбленного пастуха. Моя девушка пытается что-то объяснить мне, она говорит  хорошие и неж­ные слова, но, вдруг проникшись  щемящей тоской музыки, она умолкает, глаза ее блестят от навернувшихся слез, и наш танец продолжается  в пол­ном молчании. А в зале звучала музыка…

Почему же сейчас, на берегу лесного озера,   мне вдруг вспомнился   тот танец, закрытый от дня сегодняшнего многими  годами. Полжизни  отделяют меня, зрелого мужчину, от того влюбленного  юноши, тридцать лет! И только звуки  той проникновенно-грустной мелодии связывают  вое­дино мужчину и юношу, дают ощущение  масштаба прожитых лет…

А существует ли мир без звуков, и каков он?

СУРДОКАМЕРА…Строго ограниченный мирок, лишенный  всякого звука. Но это не жизнь, это – эксперимент. Мир, доступный ученым и космонавтам. Он не для нас, чтобы сейчас говорить о нем…

МИР ГЛУХОНЕМЫХ… Мир вечной тишины, мир вечной трагедии. Уже сама мысль страшит: как можно жить и не слышать голоса любимой женщины, крика родившегося ребенка; не наслаждаться  живыми звуками природы, наконец, не предаться светлой грусти мелодии флейты одинокого пастуха…

МОГИЛЬНАЯ ТИШИНА… Этот мир абсолютного безмолвия пока далек от нас, живущих под этим ласковым солнцем. Но он ждет и, увы, дождется каждого из нас в урочный час…

…Я умер однажды… Я почувствовал  дыхание инферно –  мира безмолвия, безветрия  и  темноты. Этот мир нашел меня на глубине трехсот метров, в шахте, когда я отстал от своих товарищей-шахтеров. Устал, решил отдохнуть. Догоню, думал я, а дорогу найду  по течению ручья. Через минуту  восстановилось дыхание после быстрой ходьбы и … я услышал тишину! Абсолютную, обволакивающую, мертвую… Растаяли вдали голоса и звуки шагов уходящих друзей – камень нещадно растворил их в себе. Триста метров грунта над головой надежно укрыли меня от всего живого. Не было слышно шума постоянно работающего где-то вентилятора, и воздух, застойно-горячий, безмолвно облепил мое лицо. В это время у меня погас  фонарь, и кромешная  тьма, усиленная мертвым безмолвием, цепко  взяла меня в плен. Уже через мгновение я потерял ориентацию в пространстве. И, если, следуя закону земного притяжения, ноги мои стояли на каменном полу, а над головой  находился такой же  мертво-каменный потолок, то направление, куда ушли мои друзья, я уже не мог определить. Я, словно, завис в этой черной безжизненной пустоте, я перестал быть, я умер…

Хорошо, что друзья  вовремя вспомнили обо мне, о потерявшемся журналисте, и вернулись назад. Их громко звучащие  в мертвой тишине голоса, огни аккумуляторных ламп и теплые руки вернули меня в мир живой. И я в очередной раз для себя понял: жизнь пришла ко мне с миром звуков. Также одновременно жизнь и звуки уйдут от меня. Это случится, обязательно случится, и, наверное, это будет страшно. Но пока мир звуков со мной – жизнь продолжается…

Поделиться