Начну это эссе со старого одесского анекдота.
Дама прибывает в Одессу и садится на извозчика.
— Извозчик, везите на бульвар Фельдмана.
— Мадам, в Одессе нет такого бульвара.
— Как это нет?
— Нет.
— Это бывший Николаевский бульвар.
— Так бы сразу и сказали.
Извозчик приезжает на место. Дама с ним расплачивается, вылезает, и тут извозчик задает ей вопрос: «Мадам, а вы точно уверены, что фамилия Николая была Фельдман?»
Бульвар давно уже Приморский. Но Одесса помнит. Вообще с переименованиями происходят чудеса. В одном из них лично виновен, так что покаюсь…
В 1972 году умерла поэт Вера Инбер. А у меня, собирателя прижизненных поэтических книг, была и ее книжка 1935 года «Переулок моего имени», начинавшаяся стихами — просьбой к советскому правительству, когда автор умрет, назвать переулок, где она родилась в Одессе, где прошла юность, ее именем. Вот несколько строк из этого большого прошения в стихах.
Он так мал, по нем так редко ходят,
Он далек от центра и трамвая,
Он невесел при плохой погоде
У него кривая мостовая.
Главное же то, что новым словом
Он никак не переименован.
Носит он фамилию, с которой
Связаны банкирские конторы.
Имя коммерсанта из Пирея
Носит он, как носят эполеты.
Разве это звонче и бодрее
Имени советского поэта?
Через несколько дней после похорон в Москве Веры Михайловны Инбер я поместил в ноябре 1972 года в газете «Комсомольская искра», где тогда работал завотделом культуры, статью «В Одессе должна быть улица Веры Инбер». Газета попала в руки первому секретарю обкома партии П. Козырю, который прямо на газетной странице начертал: «Принять к исполнению».
Так в начале 1973 года в нашем городе появился переулок Веры Инбер (ранее — Стурдзовский, Купальный переулок. Поэтом были ошибочно указаны другие прежние названия).
В действительности, Стурдза Александр Скарлатович (1791-1854) — дипломат и писатель, исследователь политических и религиозных вопросов. На русской дипломатической службе достиг чина тайного советника. По выходе в отставку поселился в Одессе и посвятил себя литературной, общественной и благотворительной деятельности. В качестве депутата он присутствовал в одесской комиссии по борьбе с чумой, был в числе учредителей Одесского общества истории и древностей, способствовал основанию Архангельского женского монастыря в Одессе, при его содействии там же основана в 1850 году община сестер милосердия, в течение двенадцати лет состоял вице-президентом Общества сельского хозяйства южной России.
В свое время А. Пушкин удостоил его рядом нелестных эпиграмм, которые повлияли на его репутацию у потомков. Правда, уже в тридцатых годах Пушкин изменил свое мнение о Стурдзе, о чем писал. Но кто будет внимательно читать Пушкина? В 1922 году при тотальном переименовании улиц и переулков имя Стурдзы стерли и переулок стал Купальным, о чем Вера Инбер, как видно, и не знала.
А я долгие годы сокрушался, что имя Стурдзы не увековечено. Но недавно представился случай. Очередная серия переименований. На этот раз вычеркивались улицы с коммунистическими названиями. В списке был переулок Красных зорь. А ведь там жил Стурдза. Сын Скарлата Дмитриевича Стурдзы, молдавского господаря, и княгини Султаны Мурузи, перебравшихся в Россию. Как было не воспользоваться этим поводом.
Теперь этот переулок на Фонтане обрел имя — переулок Стурдзы.
Вернусь к Вере Инбер. Мне представляется, что из большой литературы это имя выпало. Хоть была талантлива. Но в Одессе ее помнят и любят. Свои выступления в Одессе Владимир Высоцкий завершал «Девушкой из Нагасаки» — песней на слова Веры Инбер.
Он капитан, и родина его — Марсель.
Он обожает споры, шумы, драки,
Он курит трубку, пьет крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки.
Это было написано в двадцатом году. И до 1927-1928 годов Вера Инбер оставалась в кругу самых известных, самых любимых литераторов.
В народе говорят, что талант не пропьешь. До конца в этом не уверен, но народу виднее…
А вот то, что талант исчезает, когда человек подличает, приспосабливается, лизоблюдствует… Мог бы приводить примеры из сегодняшней жизни, но из классики звучит убедительней. Был, к примеру, прозаик Константин Федин. Даже в группу «Серапионовы братья» входил наряду с Зощенко и Кавериным. А потом стал столоначальником. И прекратилась литература, начались соцреалистические романы.
Сегодня хочу поговорить про похожий случай. Вера Инбер ярко вошла в литературу, но, поддавшись страху (кстати, оправданному), исчезла из литературы.
Одна из самых веселых, искрящихся одесских поэтесс начала века Вера Инбер одинаково легко писала забавные статьи о парижской моде, где учила одесских дам быть современными, одеваться (а когда следует — раздеваться), акварельно-тонкие, акмеистские по точности стихи, которые не мешали ей же, забавляясь, писать о груме Вилли, о сороконожке, даже о "девушке из Нагасаки", естественно, не догадываясь, что последнее стихотворение уйдет в народ, станет на целый век любимой блатной песней не только Одессы, но всех лагерей, которые смогла вместить ее родина.
Казалось, что из всех литераторов Одессы ей уготована самая светлая, самая яркая судьба. Но Вера Инбер (это по первому мужу, по фамилии журналиста Натана Инбера, а в девичестве — Вера Шпенцер) была двоюродной сестрой Льва Давидовича Троцкого, не раз жившего в их одесском доме. Он и сам писал, что с девяти до пятнадцати лет жил в Одессе в доме своего двоюродного дяди, владельца типографии Моисея Шпенцера.
Надо ли объяснять, что после высылки Троцкого из СССР, после сталинского указания выкорчевать всех его сторонников, уничтожить всех его близких, для Веры Инбер началась другая жизнь, другая эпоха. Отражение того, что произошло с ней, нельзя не увидеть в ее творчестве. Писательницу «выпрямили». Постепенно ушли «брызги шампанского», ушла ирония, осталась верность (даже не показная верность) генеральному курсу. Это и был открытый перелом судьбы.
Но вернемся к творчеству писательницы. Все же главным для Веры Инбер были стихи. В 1914 году в Париже она издала первую книгу «Печальное вино» (ее заметил и оценил в печати Александр Блок), в 1917 году в Петрограде — вторую книгу «Горькая услада» (и вновь благожелательные отзывы Брюсова, Эренбурга)... Это был еще поиск стиля, поиск себя. И лишь в 1922 году, перед окончательным отъездом из Одессы, в родном городе она, совсем как сейчас, за свой счет — «издание автора» — выпускает давно ставший библиографической редкостью третий сборник — «Бренные слова». Думается, лучшую свою книгу стихов.
Уехав из Одессы, Вера Михайловна в Москве пишет стихи и прозу, в частности, поэтичную и яркую повесть об Одессе «Место под солнцем». Но это все до 1927 года. И хотя в печати повесть появилась в 1928 году, но после высылки Троцкого и последовавших за этим событий Вера Инбер уже не писала так радостно, так легко и поэтично.
Никого нельзя обвинять в отсутствии героизма. Можно лишь посочувствовать тому, что пережила эта хрупкая маленькая женщина за последующие сорок пять лет. Почему Сталин, уничтожив всех родичей Льва Троцкого, не тронул писательницу? Можно ли разгадать психологию тирана?.. Но Вера Инбер, думается, все эти годы провела под пятой страха, результатом которого и стал перелом в творчестве.
Практически после 1927 года она писала заказные стихи и очерки, откликалась на все задания — от поездки и воспевания Беломорско-Балтийского строительства до героизма защитников Ленинграда. Все было правильно и бесталанно.
И, как требовало время, доносы писала. Прямо в газету. Так, после ее статьи в «Литературке» о сборнике стихов Леонида Мартынова «Эрцинский лес» поэта не публиковали до самой «оттепели». Статья называлась «Нам с вами не по пути, Мартынов»...
В моем представлении живут два поэта, две Веры Инбер. Одна завершила творческий путь в 1928 году. Вторая писала до 1972 года. Одну помнят и любят не только в Одессе. Вторую забывают даже в Одессе.
Хочу надеяться, что никто даже в анекдоте не спросит, забредя в этот переулок, — а что, настоящая фамилия Стурдзы была — Инбер?