• ЛИ-2024-№39

История эта случилась в Лондоне в начале 70-х годов XIX века. Некая леди из хорошей семьи (назовем ее леди N), широко известная в обществе, имела пагубную страсть к скачкам. Такое порой случается и в респектабельных семьях. Леди N не заметила, как результатом ее увлечения стали огромные долги. Мужу она признаваться не рискнула – он не одобрял страсть своей жены. Дама придумала хитроумный план, который, как она считала, поможет ей выйти из щекотливой ситуации и избежать скандала. У нее имелась чрезвычайно дорогая фамильная драгоценность – тиара с бриллиантами. Леди решила обратиться к опытному ювелиру, чтобы тот изготовил точную копию тиары, заменив бриллианты искусно ограненными стекляшками. Продав подлинные камни, леди N рассчитывала расплатиться с долгами. Подделка же должна была занять место подлинника в домашнем сейфе – чтобы не вызывать ненужных подозрений у супруга.

Но слова ювелира, ознакомившегося с драгоценностями, повергли госпожу N в состояние шока. Ювелир сообщил высокородной заказчице, что в ее роскошной тиаре отнюдь не бриллианты, а самые что ни на есть обычные стекляшки! Которые, разумеется, ничего не стоят. 

Детективы Скотланд-Ярда, к которым обратилась леди N, установили только, что ни на входной двери в дом, ни на замке сейфа, в котором, как уверяла хозяйка, постоянно хранилась тиара, следов взлома не было. Более ничего они найти не смогли; заниматься же внутрисемейным расследованием полицейским не позволила сама пострадавшая.

Вместо этого леди N отправилась к лучшему частному детективу Лондона, умевшему держать язык за зубами. Его контора находилась по адресу...  нет, не Бейкер-стрит, 221б. Наша героиня отправилась по адресу Паддингтон Грин, 13. В то время там располагалось частное детективное бюро некоего Игнациуса Пола Поллаки, десятью годами ранее перебравшегося в Англию из Австро-Венгрии. Его иногда называли Поллаки Паддингтонский или Поллаки Паддингтон. Почему бы и нет? Называют же монархов по личным владениям, например, Алиенора Аквитанская или Леопольд Австрийский. А полководцам присваивали титулы в честь тех мест, где были ими одержаны блистательные победы – например, Суворов-Рымникский или Румянцев-Задунайский. Паддингтон Грин, 13 – эти места были и владениями Игнациуса Поллаки, и местом его побед над самыми изощренными преступниками того времени.

Спустя много лет после описываемой нами истории, спустя почти четверть века после его кончины, австралийский журналист Воган Драйдон назвал Игнациуса Поллаки подлинным Шерлоком Холмсом¹.

Среди прочего, он активно содействовал детективам Скотланд-Ярда в разоблачении нескольких международных мошенников, промышлявших поддельными драгоценностями. Вообще же в светском обществе Поллаки пользовался известностью как специалист, незаменимый в борьбе с шантажистами. Сыщик руководствовался принципом: у каждого шантажиста есть свои скелеты в шкафу; вот их-то и следует вытаскивать на свет божий, дабы защититься от притязаний преступника. Действуя таким образом, сыщик вынудил нескольких шантажистов покинуть Лондон и защитил спокойствие известных особ. 

Изложив свое дело, госпожа N попросила о помощи. Поллаки взялся за ее дело. Опросы слуг ничего не дали, но Поллаки, скрупулезно изучив фальшивую тиару, обратил внимание на некоторые особенности огранки стекла, которые неизвестный ювелир использовал при изготовлении подделки. Проконсультировавшись у знакомых ювелиров, Поллаки быстро нашел мастера, изготовившего тиару. Ювелир признал свою работу и вспомнил человека, приносившего ему образец. Этим человеком оказался муж пострадавшей, тоже испытывавший определенные денежные затруднения. Ему в голову пришла та же оригинальная идея, что и его жене. Только на полгода раньше. Смеем заметить, что оригинальность идеи в данном случае явно преувеличена: читатели без труда вспомнят рассказы с подобным сюжетом и у Агаты Кристи, и у Гилберта Честертона, и даже у Мопассана.

Разумеется, Поллаки сохранил детали расследования в тайне. Известны они стали значительно позже, когда некоторые конфиденциальные записи сыщика попали в печать. Точно так же стали известны обстоятельства некоторых других преступлений, раскрытых его детективным величеством Поллаки Паддингтонским: шантажа, касавшегося чрезвычайно известных лиц, торговли живым товаром и прочих чрезвычайно опасных и запутанных дел. Майор Фицрой Гарднер, автор интереснейших мемуаров о викторианской эпохе «Дела и дни старого повесы» и «Новые воспоминания старого повесы»², уделил в них место и Поллаки. По рассказу мемуариста, их знакомство состоялось в 1884 году, когда двадцатичетырехлетний Гарднер пытался разыскать исчезнувшую из дома молоденькую девушку, чья мать была приходящей медсестрой супруги родственника Гарднера. Поскольку в то время газеты полнились леденящими душу рассказами о бандах, обольщавших красивых девушек, а затем продававших их в бордели континента, Гарднер обратился к Поллаки, о котором было известно, что он имел обширнейшие знакомства в европейском криминальном мире и опыт в международном сыске:

«Первое представление о том, что такое работа детектива, я получил от Игнациуса Поллаки, в то время – самого известного детектива. Он свободно владел шестью языками и был близко знаком с опаснейшими преступниками четырех стран (имеются в виду Англия, Франция, Германия и Австрия – А.А., Д.К.). Мне было тогда двадцать четыре года. Речь шла о похищении человека. Я на всю жизнь запомнил его уроки...»³

Опытный сыщик принял в деле живейшее участие; пропавшая девушка была вскорости найдена. Но не в каких-то иностранных трущобах, а в пансионе Вестборн Гроув, где она благополучно проживала со своим возлюбленным, занимавшим, по словам Гарднера, достаточно видное общественное положение. «Мы вернули ее в семью, и я больше не слышал о ней – до тех пор, пока не встретил ее, пятнадцать лет спустя, в роли гостеприимной хозяйки одного приема, на котором, среди прочих, присутствовал покойный король, тогда – еще принц Уэльский. Она умерла два года назад»⁴.

Многие расследования Поллаки укрыты покровом тайны, и покров этот по сей день не снят. Широко и охотно прибегая к использованию газетных объявлений (подобно всем своим коллегам – частным детективам), он оставил и в них для последующих историков немало загадок. Например, как оценить вот такую переписку:

«КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ. Стоит ли так мучить жертву? Всё будет прекрасно, если вы немедленно встретитесь. Ваше поведение выглядит чрезвычайно подозрительным для тех, кому всё известно. Оно выдает желание ввести в заблуждение и на то, что все предыдущее стремилось к той же цели. “Мученик” не может больше выноcить таких оскорблений. Адрес прежний: мистеру Поллаки, частное детективное бюро, 13, Паддингтон-грин».

И далее:

«КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ. Пятнадцать лет меланхолии, долгие часы боли и тоски превратили меня в того, каким я сейчас являюс. Но поскольку предмет нашей любви перешел в лучший мир, “Каменное сердце” смягчится, если “Мученик” с покорностью, подобающей избранному псевдониму, согласится на условия предыдущего послания мистера Поллаки. Пока она этого не сделает, ни о какой встрече не может быть речи».

«МУЧЕНИК – КАМЕННОМУ СЕРДЦУ.

Я принимаю все условия, за исключением той части 5-го параграфа, который относится к “Корке”. Я оставила все необходимые документы у мистера Поллаки».

«КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ – МУЧЕНИКУ. После стольких лет страданий, для чего мне богатство? Поскольку нашего кумира больше нет в живых, я не буду настаивать на принятии 5-го пункта. Пусть наша встреча состоится в приближающуюся годовщину того события, которое навсегда запечатлелось в нашей памяти. И пусть оно не будет осквернено даже намеком на жадность. Я сообщу мистеру Поллаки время и место нашей встречи».

При чтении этих объявлений вображение рисует историю, полную страстей и обманов, потерь и обретений, которая вполне заслуживала бы целого романа.

Еще одна история – всего лишь в одном объявлении:

«ГАСТОН. Я наконец-то увидала вас, но увы, слишком поздно. Я жена другого, и если будет суждено встретиться, то только посторонними. Я умоляю вас вернуть мои письма мистеру Поллаки. Я молю Бога, чтобы вы немедленно уехали за границу и забыли о существовании Бутона. Прощайте».

Тут, очевидно, дело связано с шантажом, борьба против которого составила значительную часть славу Игнациуса Пола Поллаки. А вот, похоже, краткий отчет о проделанной работе, то ли результат слежки, то ли оценка поведения – от 21 июня 1870 года:

«ТАРТАР. Они выглядят слишком веселыми для похоронного кортежа. Поллаки, 13, Паддингтон-грин, В».

Может быть, действительно оценка лицемерия близких людей, а возможно, образное выражение (вроде «Пира во время чумы»).

Иные его объявления производят впечатление шифрованных шпионских посланий. Вот, например, объявление, появившееся в «Таймс» 10 ноября 1865 года:

«ДИПЛОМАТ. Подставьте любое слово вместо слова “нет”. 7303 – 2507__072328, 26 – ? 32 Дж. “измените вопрос” – несчастье заставляет его сомневаться. (С.Ф.) 83. 00_71. 283 – 03456. Всегда готов. Поллаки, 13, Паддингтон-грин, В».

Спустя пять дней, 15 ноября того же года:

«ДИПЛОМАТ. Если бы не желание осудить, он был бы прав. Между 20 и 23 декабря произошла ошибка из-за ошибочного представления. 19384. 7254. 293025. 016’ – 34, 930. Намек на то. Поллаки, 13, Паддингтон-грин, В».

Сразу же вспоминается Шерлок Холмс, который в «Долине страха» решает аналогичную шараду:

«Холмс развернул письмо и положил его на стол. Я склонился над ним и стал рассматривать загадочное послание. На листке бумаги было написано следующее:

534 Г2 13 127 36 31 4 17 21 45 Дуглас 109 293 5 37 Бирлстоун.

26 Бирлстоун 9 18 171

– Что вы думаете об этом, Холмс?

– Очевидно, намерение сообщить какие-то секретные сведения.

– Но если нет ключа, какова польза шифрованного послания?»

На самом деле, как выясняется далее, прочитать подобное послание в те времена особого труда не составляло (да и сейчас тоже). Речь идет о простейшем шифре, использовавшем распространенные повсеместно издания – от Библии до почтового справочника. Цифры же означают номера страниц, колонок и глав. 

Появлялось объявление достаточно эмоциональное:

«МАРКИЗА. Наберитесь терпения. Через 10 минут после полуночи. Поллаки, 13, Паддингтон-грин, В».

А вот объявление не менее загадочное, чем вышеприведенные шифровки, но только в другом роде:

«МИРЯНИН (Рим). – Наш 50, 52, 53 в безопасности – 51, 52. Угрожающие отпечатки пальцев! 51. Боролся благородно. – Поллаки, 13, Паддингтон-грин, В».

Если речь идет действительно о дактилоскопии (а не просто, скажем, о кровавом отпечатке на стене), то, выходит, Игнациус Пол Поллаки интересовался ею еще в 1870 году – за семь лет до начала работ «отца дактилоскопии» Уильяма Гершеля и за двадцать пять лет до официального введения дактилоскопии в практику английской полиции!

Все эти таинственные послания регулярно публиковались в «колонке страждущих» газеты «Таймс». Так назывался газетный раздел, в котором помещались частные объявления о розыске пропавших людей, похищенных вещей, и т.п. Объявления Игнациуса Поллаки (как шифрованные, вроде тех, которые мы привели выше, так и вполне обычные – о конфиденциальных сведениях и вознаграждении за них) печатались не только в «Таймс». Но этой газете он отдавал безусловное предпочтение, о чем со сдержанной гордостью поведала редакция «Таймс» в некрологе, посвященном Поллаки и появившемся на страницах газеты через три дня после смерти великого детектива.

Но как бы таинственно ни выглядели дела, расследовавшиеся мистером Поллаки, куда таинственнее были обстоятельства жизни этого человека.

Начнем с того, что отсутствуют какие бы то ни были сведения о его доэмигрантской жизни и молодости, неизвестны причины, по которым он был вынужден эмигрировать в Англию. Его потомки высказывали мнение, что причиной являлись тяжелые материальные условия, нищета, в которой жила семья его отца Франца Йозефа Поляка.

Всё это лишь предположения, которые мы позволим поставить под сомнение.

Лишь с 1850 года его жизнь становится достаточно известной.

И сразу же – новая загадка. Проходит чуть больше двух лет с момента появления его в Англии – и в 1852 году мы обнаруживаем нашего героя, сменившего имя с Игнатия Пауля Поляка на Игнациуса Пола Поллаки, возглавляющим международный отдел в самом знаменитом на тот момент частном сыскном агентстве Филда. Заметим сразу же, что среди частных сыщиков того времени подавляющее большинство составляли бывшие полицейские. Впрочем, их было немного. В 1882 году, спустя тридцать лет после начала карьеры нашего героя, частных сыскных контор в Лондоне было лишь восемнадцать.

Чем же занимался Поллаки на родине, если опытный детектив Филд (мы еще поговорим об этом человеке) доверил ему столь ответственный пост? Неизвестно. Хотя кое-какие предположения можно высказать, что мы и сделаем.

Начнем с причин, побудивших Игнатия Поляка эмигрировать в Англию. Любопытная информация содержится в одном из писем Фридриха Энгельса, жившего тогда в Лондоне, Эдуарду Бернштейну, от 28 ноября 1882 года:

«История со Шмидтом великолепна. Поллаки уже давно содержит частное полицейское бюро, в справочной книге оно значится среди бюро по расследованию (всего их имеется 18) – Поллаки Игнациус Пол, 13 Paddington Green, W. (совсем недалеко от меня), корреспондент Foreign Police Gazette».

История со Шмидтом, упоминаемая Энгельсом, – это разоблачение некоего Иоганна Карла Фридриха Элиаса Шмидта. Человек со столь длинным именем (чаще всего он подписывался значительно короче – как Фридрих Шмидт) был агентом германской тайной полиции в Цюрихе, внедренным в среду немецких революционеров-эмигрантов. Его разоблачили в 1882 году, когда редакция журнала «Социал-демократ», выходившего в Шевйцарии, опубликовала памфлет «Немецкая тайная полиция в борьбе с социал-демократией. Документы и разоблачения, представленные на основе подлинных материалов»⁵. В свое время Карл Маркс и Фридрих Энгельс, разбирая провокационную деятельность немецких властей против революционеров, иронизировали по поводу иррациональной привязанности германских агентов к псевдониму «Шмидт»:

«Шмидт – это, по-видимому, незаменимая фамилия для путешествующих инкогнито прусских полицейских агентов.

Под именем Шмидт Штибер в 1845-1846 гг. совершает путешествие по горам Силезии, под именем Шмидт его лондонский агент Флери в 1851 г. совершает путешествие в Париж»6.

Добавим еще, что под тем же именем Шмидт, точнее, «художник Шмидт» вышеупомянутый Вильгельм Штибер в 1851 году побывал в Лондоне и даже на короткое время внедрился в круг близких Марксу революционеров. Впоследствии он сделал прекрасную карьеру, возглавив германскую полицию, одновременно став, по сути, резидентом русской разведки в Европе. Умер от подагры в 1894 году.

Но в случае, о котором пишет Энгельс, Шмидт – подлинная фамилия агента.

Судя по тому, что следом за упоминанием об этой скандальной истории в письме идет упоминание Игнациуса Поллаки («Поллаки уже давно содержит частное полицейское бюро»), вполне возможно предположить, что прославленный частный детектив приложил к ней руку. Предположение вполне правдоподобно, если вспомнить, как энергично выступал впоследствии Поллаки против облегчения натурализации в Англии беженцев с континента. Можно также сделать выводы о его возможной деятельности в доэмигрантский период. В самом деле, 1850 год – время, когда из Европы в Англию спешно бежали и Карл Маркс, и Фридрих Энгельс, и многие другие участники революционных событий 1848-1849 годов. Не исключено, что и Игнатий Поляк покинул родину по тем же причинам: и по социальной, и по национальной принадлежности он был близок к революционным кругам. Наконец, поражающая многих современников осведомленность Поллаки в отношении криминального мира Европы могла идти от давних его связей с анархистами: как известно, анархисты считали профессиональных преступников резервом революции и естественными союзниками профессиональных революционеров. Разумеется, для полицейского представляется естественным обладать широкой информацией о криминальных сообществах, в том числе и международных. Но Игнациус Пол Поллаки никогда не был полицейским! По всей видимости, его осведомленность произвела серьезное впечатление на главу детективного бюро Филда.

В 1861 году он женился на Мэри Энн Хьюз и принял британское подданство. Через год, в 1862 году, Поллаки открыл собственное детективное агентство, названное, в соответствии с существующей традицией, идущей еще от Видока, «Частным информационным бюро Поллаки».

Одной из первых его успешных операций было выполнение поручений американского дипломата Генри Сэнфорда. Сэнфорд поручил детективу выявление агентов Конфедерации и слежку за их действиями, в частности, за приобретением оружия и военного снаряжения для армии южан. В книге «Шпион Линкольна: Томас Хайнс Дадли и Ливерпульская сеть»⁷ американский историк Дэвид Х. Милтон пишет: «Сэнфорд, как и многие другие лица, известные в истории американской разведки, склонен был к нелегальным операциям под прикрытием.

Морс жаловался Сэнфорду, что Поллаки платят слишком много и без всяких оснований. По словам Морса, “его (Поллаки) люди наглы, и преследование ими своих жертв вызывает много толков”. Морс требовал отказаться от услуг “этого немецкого еврея”. Одновременно Чарлз Фрэнсис Адамс, не желавший быть скомпрометированным связями с разведкой, сообщил Морсу, что депутаты парламента, симпатизирующие северянам, считают открытые провокации вредящими их делу и склоняющими общественное мнение на сторону конфедератов. Вследствие этого Морс написал Сэнфорду, что хочет вообще отказаться от услуг лондонского детектива».

Не так давно (в январе 2005 года) бюллетень Санфордского исторического общества сообщил, что в его архиве имеется 61 письмо, подписанное «Поллаки», причем часть писем нерасшифрована⁸.

Разумеется, методы тогдашних частных сыщиков были, мягко говоря, сомнительными – хотя и эффективными. Они нарушали привычные для приличного общества представления о порядочности. Свет предпочитал терпеть шпионов с манерами респектабельных господ, но не охотников на шпионов, игнорирующих хорошие манеры и позволяющих себе бесцеремонно задавать респектабельным господам вопросы, которые в приличном обществе не задают.  Вообще же о предубежденном отношении общества к сыщикам вообще и частным детективам в частности мы еще поговорим. Оно было характерно и в более поздние времена, и не только для Англии, но и для других стран, в том числе, и для России. Достаточно вспомнить, например, презрительное замечание дочери Льва Толстого Александры Львовны о «сыщицком» поведении газет, публиковавших сведения об ушедшем из дома великом писателе. В её устах (и в устах многих ее современников) слово «сыщик» было всего лишь синонимом слова «шпион» – куда уж позорнее.

С 1865 до 1882 года офис Поллаки находился в Паддингтоне, откуда и пошло уже упоминавшееся прозвище «Паддингтонский Поллаки». Впрочем, есть сведения о том, что контора просуществовала до 1884 года: именно тогда Поллаки ушел из детективного бизнеса – в пятидесятишестилетнем возрасте.

Не исключено, что и тогда уход его из детективного бизнеса был фиктивным, хотя он официально уведомил об этом публику через газету «Таймс».  Некоторые историки высказывают предположение, что с этим связано объявление, появившееся в «Таймс» в 1882 году: «Слухи о моей кончине неверны. Поллаки». Спустя много лет об этом ироничном объявлении вспомнят в уже упоминавшемся некрологе. Там же упоминается и еще одна его должность: в 1867 году он стал «специальным констеблем» Десятого дивизиона Скотланд-Ярда. Десятый дивизион занимался делами иностранцев.

Специальный констебль – строго говоря, это внештатный сотрудник полиции. В нашем случае, очевидно, что речь шла о консультативной помощи полиции.

Вслед за Шерлоком Холмсом Поллаки мог бы назвать себя «сыщиком-консультантом». Правда, Холмс говорил о себе как о единственном в мире сыщике-консультанте. Но, может быть, они просто не были знакомы?

О безусловной (хотя и двусмысленной) славе Игнациуса Поллаки говорит многое. Например, тот факт, что его фамилия стала еще при его жизни жаргонным оборотом. Современный Фразеологический словарь Эрика Партриджа по этому поводу пишет:

«О, Поллаки! (иногда сокращается до просто «Поллаки!»). Означает протест против слишком настойчивых расспросов. Происходит от рекламных объявлений “детектива-иностранца” Игнациуса Пола Поллаки, уроженца Австрии».

Один из эпиграфов к знаменитому роману Джона Фаулза «Любовница французского лейтенанта» выглядит так:

«Частная сыскная контора под самоличным руководством мистера Поллаки. Имеет в числе своих клиентов представителей аристократии. Поддерживает связи с сыскной полицией в Британии и за границей. Быстро и с полным соблюдением тайны предпринимает сугубо деликатные и конфиденциальные расследования. Располагает агентурой в Англии, на континенте и в колониях. Собирает улики по бракоразводным делам. Из газетного объявления середины викторианской эпохи».

А вот уже не эпиграф, а самый текст, начало романа:

«”Минет неделя-другая – и она непременно найдется”… Идет уже третья неделя, но пока что она не нашлась. Чарльз не виноват: он обыскал город вдоль и поперек.

Вездесущность его объясняется просто: он нанял четырех сыщиков; я не уверен, что ими самолично руководил мистер Поллаки, но трудились они в поте лица. Иначе и быть не могло; их профессия обрела официальный статус совсем недавно, каких-нибудь одиннадцать лет назад, и пока что их уделом было единодушное презрение публики».

В популярном мюзикле Джилберта и Салливана «Терпение», поставленном 21 апреля 1881 года в Лондоне, один из персонажей перечисляет качества настоящего драгуна, где, среди прочего, говорится и о «проницательности Поллаки Паддингтонского». Так что это качество Игнациуса Поллаки рассматривалось как нечто само собой разумеющееся – например, как фигурирующие в том же списке богатство русского царя и грациозность одалиски из сераля.

Об этом факте любят упоминать все его биографы. Даже некролог был озаглавлен следующим образом: «Умер знаменитый детектив, увековеченный Джилбертом и Салливаном». 

 

Несколькими годами раньше «Терпения», в 1876 году, в анонимной сатирической пьесе, направленной против политики Бенджамена Дизраэли («Бенджамен Д.: Его скромный ужин»), можно было прочесть о Поллаки целое стихотворение, в котором его называют «детектив-генералом⁹ нашей аристократии», намекая на активное участие Поллаки в делах и расследованиях щекотливого свойства, касающихся семейств высшего света.

При всей иронии и язвительности, автор отдает должное детективу, называя его  «повелителем интриг и хаоса»:

 

Вот Поллаки в кресле дубовом сидит,

На столике рядом посланье лежит.

Печать на конверте с короной, гербом.

Великие тайны есть в деле таком.

--------------------------------------------------

И важен, и горд, будто он – кардинал.

Для лордов велик детектив-генерал!

И не усомнится никто ни на миг,

Что именно он повелитель интриг!¹⁰

 

Разумеется, враги Дизраэли не могли пройти и мимо соблазнительной «этнической» аналогии (как известно, лорд Биконсфильд был крещеным евреем).

Вообще же, при прочтении этой сатиры остается странное ощущение, что ее автор (или авторы) интеллект сыщика Поллаки оценивают выше, чем интеллект премьер-министра «Беджамена Д.». 

А в лондонской редакции французского журнала «Фигаро», в номере от 28 января 1874 года, появился карикатурный портрет нашего героя. На рисунке он, держа в руках блокнот, заглядывает в замочную скважину.

Портрет нарисовал известный фрацузский художник Фаустин Бетбедер, по заказу лондонского редактора «Фигаро» Джеймса Мортимера.

Портрет входил в серию «Знаменитые лондонцы» (самым известным из этих рисунков является портрет Чарльза Дарвина, демонстрирующего обезьяне зеркальце). Так что Поллаки оказался в неплохой компании.

Если это не слава, то что же тогда слава? Правда, несмотря на известность и популярность, Поллаки натурализовался в Великобритании лишь 17 сентября 1914 года, о чем сообщает соответствующая публикация. В графе «Происхождение» указано – Венгрия. В этом же документе указан его последний адрес: Брайтон, Станфорд-авеню, 33.

К сожалению, финал жизни этого незаурядного человека был омрачен быстро развивавшейся душевной болезнью.

Он замкнулся в своем доме, будучи уверенным, что его преследуют агенты германского правительства (видимо, сыграли свою роль преломившиеся воспоминания о революционных грехах молодости). В связи с этой манией, Поллаки никому не открывал дверь, а по случайным посетителям открывал огонь из револьвера без предупреждения.

О встрече вот с таким, больным и непохожим на себя Игнациусом Поллаки, пишет все тот же Фицрой Гарднер. Спустя тридцать лет после первой встречи Гарднер вновь обратился к Поллаки, ушедшему к тому времени из бизнеса и поселившемуся в Брайтоне. Гарднеру понадобилась информация о некоторых польских и русских беженцах, которые могли быть опасными для общественного порядка в английской столице (и для государственной безопасности тоже). Но...

«Я не представлял, что он уже поражен тяжелой формой психического заболевания. Он был одержим мыслью о том, что на него готовится покушение. Меня он не узнал и даже не вспомнил моего имени. Вместо того, чтобы открыть дверь, он принялся угрожать мне револьвером. Мне пришлось вернуться в Лондон ни с чем...»¹¹

По словам Гарднера, Поллаки в течение нескольких последних лет жизни опасался мести со стороны некоторых преступников, которые с его помощью отправились на каторгу или в тюрьму. Он был уверен, что за ним охотятся. Нельзя сказать, что эти подозрения были всего лишь плодом болезненного состояния его психики. Учитывая, что опасения Поллаки начал высказывать с началом Первой мировой войны, под ними могли быть и серьезные основания: ведь Поллаки активно способствовал выявлению немецких шпионов накануне войны; видимо, он обладал серьезной информацией относительно планов германской разведки. Возможно, болезнь лишь превратила обоснованные подозрения и опасения в манию преследования. Так или иначе, читая воспоминания Фицроя Гарднера о последних днях Поллаки, мы не могли отрешиться от определенных параллелей с Шерлоком Холмсом, с началом рассказа «Последнее дело Холмса»:

«Холмс внезапно появился у меня в кабинете. Мне сразу бросилось в глаза, что он еще более бледен и худ, чем обычно.

– Да, я порядком истощил свои силы, – сказал он, отвечая скорее на мой взгляд, чем на слова. – В последнее время мне приходилось трудновато… Что, если я закрою ставни?

Комната была освещена только настольной лампой, при которой я обычно читал. Осторожно двигаясь вдоль стены, Холмс обошел всю комнату, захлопывая ставни и тщательно замыкая их засовами.

– Вы чего-нибудь боитесь? – спросил я.

– Да, боюсь.

– Чего же?

– Духового ружья».

Кто знает – может быть, и Игнациус Пол Поллаки ждал своего духового ружья, своего профессора Мориарти (или «художника Шмидта»)? Он умер в понедельник 25 февраля 1918 года, в возрасте 90 лет.

Спустя три дня, 28 февраля, «Таймс» поместила уже упоминавшийся некролог об этом блестящем детективе. В частности, там указывалось, что девизом своим Поллаки избрал латинское выражение: «Audi, vidi, tace» – «Слышу, вижу, молчу».

А ещё там говорилось о том, что мистер Поллаки, несомненно, являлся лучшим сыщиком своего времени.

Через четверть века, в 1934 году, мельбурнская газета «Аргус» статью о нем озаглавила «Гениальный детектив. Подлинная жизнь Шерлока Холмса».

 

 

________________________________

 

[1] Vaughan Drydon. The Detective of Genius. A Sherlock Holmes in Real Life. Very Odd Fellows — No. 1, The Argus (Melbourne), 09.01.1934

2 Fitzroy Gardner. Days and Ways of an Old Bohemian, London, 1921

3 Fitzroy Gardner. More Reminiscences of an Old Bohemian, London, 1921.

4 Там же.

5 «Die deutsche Geheimpolizei im Kampfe mit der Sozialdemokratie. Aktenstücke und Enthüllungen auf Grund authentischen Materials dargestellt», Hottingen-Zurich, 1882.

6 К. Маркс и Ф. Энгельс. «Кельнский процесс против коммунистов». В кн.: Соб. Соч., т. 8.

7 David Hepburn Milton.

Lincoln

's spymaster: Thomas Haines Dudley and the Liverpool network. Stackepole Books, 2003.

8 “Paddington Pollaky — Secret Agent”. Sanford Historical Society, Jan — Feb, 2005.

9 Видимо, по аналогии с реально существовавшими званиями детектив-инспектора и детектив-сержанта.

10 Пер. Даниэля Клугера.

11 Fitzroy Gardner. Days and Ways of an Old Bohemian, London, 1921.