• ЛИ-2025-№45

РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ

 

Assunzione, праздник Феррагосто!

Атавизм – поехать в отпуск в Рим.

Жар и пыль, термометру непросто:

Караул! Пожар! Горим, горим!

Равнодушный, грубый, толстокожий,

Под короной солнечных волос,

Ярко-рыжий город, камень божий,

Весь оправленный в апатию, гипноз.

Рим, каникулы… Ты жив, скажи на милость,

«Исполин» в футболке и трусах?

Сердце сделало скачок, остановилось…

Призрак вечности как негасимый страх…

 

 

ВЕЧНАЯ ВЕСНА

 

Жрецы и птицы, самоузнаванье…

Свет аллилуйя тает над холмом.

Быть вечным…

                     Не припомню колдованья.

Хотя, постой! – В стихах про майский гром.

Ты скажешь: Тютчев, Геба, солнца нити,

Громокипящий кубок, ручеёк…

И – легкость в мыслях, полон мир событий.

Спасенье – есть! И – безразмерен срок!

Метнулся дрозд из-под ноги проворно,

Планшетка чуть не выпала из рук.

Фонтан поёт заливисто: Buongiorno!

И больше не хромает акведук!

Настало утро, раскрывают ставни,

Вновь убирают стулья со столов,

Уходит тень в приют свой стародавний

Под благовест больших колоколов.

И всё поет и шепчет: ближе, ближе!

Спеши в объятия, очнёшься ото сна!

Ты не в каком-то ветреном Париже!

Ты – в Риме! В Риме – вечная весна!

 

*  *  *

Наш ум зеркален, сделанный из стёкол

субстанции возвышенной и тонкой,

он светится, не затенённый телом,

с архангелами горними роднит.

Но человеку при его гордыне,

в его житьишке глупом, скоротечном

о даре сущности зеркальной неизвестно –

кривляется мартышкою в трюмо.

И плачут ангелы над трюкачом злобливым,

они бы, бедные, до колик досмеялись,

будь на минуту смертными, как люди,

не сознающими невежество своё.

 

 

*  *  *

Если всмотришься с верхней террасы,

Новый Рим исчезает из глаз –

Тёмных крыш черепичные массы,

Колизея разверзнутый таз.

Запах крови, любви ароматы,

Винноцветного неба закат,

Полководцы, поэты, кастраты,

Затяжной погребальный обряд.

Рыжим светит, лучит что есть силы

Феб в три тыщи убийственных ватт,

И штурмуют окрестные виллы

Стены Рима под пенье цикад.

 

 

*  *  *

Забыто всё – и Плиний, и Павсаний!

Небытие, мертворождённый Рим.

От августовских властных прикасаний

Скончался день и камень вместе с ним.

Пустеют белизною колизеи,

Солома солнца вянет, нежива,

В чернеющие сети ротозеи

Идут на голос, слышимый едва.

На выщербленном камне отсвет бога

Не движется и в память не течёт,

Плетенье времени, разбитая дорога,

Сердцебиений жалкий перечёт…

 

 

СТУПЕНИ ВНИЗ

 

Рим корчился на чёрном клюве дыбы,

стекал индиго в мрачный Квиринал,

был тёмен зал, как запах тухлой рыбы,

рука за пазухой искала люминал.

Крошились кости ночи в саркофаге,

горчил гарцинии тщедушный фиолет,

промчался вихрь, и – полыхнули флаги

шуршащими обёртками конфет…

 

 

*  *  *

Счастливые часов не замечают,

Им юный лучник голову дурит.

Стучат костяшки, в домино играют

Историки Пагеос и Дурид.

Фонтан с тритоном, обелиск Бернини,

Помпезное величье, синева…

Ко мне теснятся люди на картине,

От шумных криков пухнет голова.

Расслабленность, нежнейшая истома,

И – Рима размывается фасад.

Сорвался луч, не избежать излома,

Жизнь продолжается, но пятится назад.

 

 

*  *  *

Как тесен Рим! На цыпочки привстав,

Зелёный, от деревьев отражённый,

Кабальной меди выдохнул состав

В литой, набитый, грузный, многотонный

Чернорабочий август, перегрев

Терпения в зрачках бродячих кошек.

Как тесен Рим! На корточки присев,

В зазор фрамуги просится горошек.

Печалиться и печься ни к чему.

Засасывает празелень густая

В печах плавильных жаждущую тьму –

Отснятый оттиск огненного Рая.

Сквозь полароид в щель уходит Рим

Татуировкой на бумажном теле,

Он вспыхивает, да и мы горим –

Печальным светом поздних асфоделей.

 

 

*  *  *

Зрей, винограда чёрная икра,

Созвездье родинок и золотого света!

Пусть кость крепчает, предстоит игра

На состязанье осени и лета.

Достигнув зрелости, заносчивой чуть-чуть,

Забудешь робость листьев и соцветий,

Не ведая, что замыкают путь

Мотыгой раскорчёванные плети.

 

*  *  *

Пребывание тела в пространстве

сродни бесприютности тени,

просветлённый проём

лишь блазнит в непролазном лесу,

жизнь течёт изнутри

водосбором прохлады и лени,

через миг исчезая,

как тени крыло на весу.

 

*  *  *

На поверку вещи границ не имеют,

серебристая тень и чернильный омут

не удержат предмет в постоянных пределах,

не смирят в запёкшихся очертаньях.

Вот и мы из собственной формы уходим –

величаво, с гордой хвастливой осанкой.

Что нам абрисы, контуры, силуэты,

несвобода, данная при рожденье!

Лёгкий шаг бесчисленно множит склоны,

чистят небо ангелы, крыл не жалея,

наблюдают сверху глазами птицы:

мы храним себя не дольше мгновенья.

 

*  *  *

Последний день. Язык прилип к гортани.

Arrivederci, Roma! Новых встреч!

Стою отринутый, лишённый… Не настанет

Повторно Рай, не смог его сберечь.

Прозрачный свет, в пути обратном грёзы,

В гризайли неба легкий ветерок,

Колоссы дремлют, не меняя позы,

Усвоившие вечности урок.

Гляди-ка: в куполе небесном приоткрылась

Фрамуга, створка, дверца – чудеса!

И ласточка летит – благая милость,

И «Benvenuti!» шепчут небеса.