И БЫЛ ФЕВРАЛЬ…
ОЖИДАНИЕ
Проснулся – на дворе февраль,
и дождь в окошко хлещет плетью,
во рту одни лишь междометья,
и, как расстроенный рояль*,
гроза грохочет из затакта,
и сыро, плесень на стене,
и нет как нет конца войне,
и утро неохотно как-то,
но всё же вытесняет ночь
куда-то к чёрту на задворки,
я вижу пальмы на пригорке,
они такие же точь-в-точь,
как при Давиде и Шауле,
как в Галилее при Христе –
на фреске или на холсте
они навеки здесь уснули,
и что им ветер, что дожди,
февральские ночные грозы,
обрывки строк стихов и прозы,
им дела нет до слова ЖДИ…
А я, как у́ моря погоды,
жду наступленья тишины,
когда сирены не слышны,
когда закаты и восходы
всего важнее на земле,
когда померкнут безрассудства,
и все домой к себе вернутся,
чтоб жить в уюте и тепле.
* Аллюзия на стихотворение «Это общество –
словно рояль, безнадёжно расстроенный…» (1991)
Юрия Левитанского (1922 – 1996).
ФЕВРАЛЬСКИЕ ДОЖДИ
Февраль, зима, опять дожди,
неторопливо монотонные,
вода на землю льётся тоннами,
и просветления не жди.
Стекают капли по стеклу,
высвечивая мир бороздками,
и мнится мне, ветрами хлёсткими
вот-вот разгонит злую мглу.
Уже погасли фонари,
хоть небо прокоптило тучами,
дождь сеет каплями колючими,
по лужам пляшут пузыри.
И будто не было войны,
слова слетаются стрекозами,
и феврали с дождями-грозами
полны отрадной тишины,
и я готов вас полюбить,
мои дожди, почти осенние,
сегодня утром, в воскресение, –
и дальше жить, и дальше жить…
* * *
И вот уже прошелестел февраль,
Остались лишь последние мгновенья –
Спешит о том поведать календарь,
И мы ему, конечно же, поверим.
Поверим, что уже прошла зима,
Что тремоло дождя и града пиццикато
Сменяются спокойствием легато
Небесной синевы, когда волна
Нам что-то напевает в ре-миноре,
И ветер в терцию ей вторит контраптом,
А время вдруг распалось на минуты…
В извечном музыкальном споре
Вступил кларнет под пенье скрипки,
Синкопами откликнулся рояль…
А март уже спешит сменить февраль,
И на губах блуждает тень улыбки…
* * *
Найти мне где и строй, и лад
Слов, звуком душу бередящих, –
Со смыслом сложенных, не наспех,
Без узелков и без заплат,
Как ладно скроенное платье,
Чтоб слово – к слову, к звуку – звук,
Чтоб слов колёсный перестук
Бежал по строфам в ритме счастья…
А впрочем, за окном февраль,
Дождя раскосые линейки,
И в парке мокрые скамейки,
А счастье – где оно?! Едва ль
Зимой от грусти есть спасенье…
На белый лист ложатся строчки,
И не спешу поставить точки,
Пока нет в тучах проясненья.
* * *
Я помню год и месяц, день и час*,
Когда уездный Город над Онего
Стал чист и свеж от выпавшего снега,
И вмиг исчезла слякотная грязь,
И Город П. насколько хватит глаз
Во всей красе раскинулся вдоль брега
И выставил все альфа и омега
В убранстве белом – будто напоказ.
Люблю тебя, уездный Город П., –
По набережной в праздничной толпе
Люблю пройтись – конечно же, зимою.
Да, Город мой, люблю тебя в снегу
И стужу, и февральскую пургу
Предпочитаю тягостному зною.
*) Строка из «Сонета Петрарки 2» Генриха Сапгира.
РАННЕЕ УТРО
Раннее утро, темь,
а за окном светлей,
не отличить от стен
ставенки на стекле.
Ставенки-жалюзи
надо бы приоткрыть,
хочешь пройти в ферзи –
значит, проявишь прыть,
встанешь с утра, с ранья,
в комнате – тишина,
карканье воронья
слышится из окна.
Кофе погорячей,
гречка да чёрный хлеб –
и поскорей в свой склеп,
дальше от мелочей.
И потекут слова,
выстроившись в строку,
буду плесть кружева –
на своём на веку
я их немало сплёл
в рифму и без нея,
знает любимый стол,
что не терпел вранья
и не слагал словес,
гулких, как барабан,
и обходился без
влаги, что льют в стакан…
Солнце взошло, рассвет,
и за окном февраль
думам моим вослед
чертит диагональ.
* * *
Край Иудейских гор, пустынь, олив,
Страна, где много счастья, много горя,
Там город есть с названьем Тель-Авив
На берегу красивейшего моря.
Ещё есть город – Иерусалим,
Он высоко в горах, он ближе к Богу,
Он, как и купина́, неопалим,
Кто ищет – тот найдёт к нему дорогу.
Там белым цветом в феврале миндаль
Цветёт, напоминая снег и вьюгу,
И я куда-то в северную даль
Лечу, хотя давно привязан к югу,
Лечу во сне туда, где город мой
Стоит застыв, простужен и недужен,
Февральской малоснежною зимой
Он, как и прежде, никому не нужен,
Он не столица, он не стольный град –
Провинция, а в ней живут неспешно,
Здесь не вывозят пушки на парад,
А жизнь подвластна силе центробежной,
Поскольку есть вокзал и поезда,
А в них – согласно купленным билетам –
По прихоти своей туда-сюда
Снуют попутчики зимой и летом,
Но больше всё из города, давно
Обратно возвращается не каждый,
И это черно-белое кино,
Как ни печально, кончится однажды,
И опустеет город над Онего,
Захлопнув дверь и затушив свечу,
Покинет город бывший мой коллега
И что-то скажет, я же промолчу,
Я этого мгновенья не увижу…
Мне мил пригорок за моим окном,
Я по ночному не брожу Парижу,
Мы там бывали – и не в нём одном.
И где бы ни был я, в какой стране,
Через неделю я уже мечтаю,
Как дома прислонюсь к родной стене, –
И вновь былое в синей дымке тает.*
* Аллюзия на строку из песни «Любимый город» (1939)
из кинофильма «Истребители».
* * *
Я был когда-то молодым,
А ты была ещё моложе,
И я любил и был любим,
И были мы с тобой похожи
На всех влюблённых на земле,
Нас будоражил звон капели,
А в феврале – приход апреля,
Растаял иней на стекле…
Да, были мы тогда моложе…
ПОДСНЕЖНИК
От спящего заснеженного леса*,
от ламбы, мирно спящей подо льдом, –
их вида – прочь от скучного прогресса,
с природой в единении святом,
ушёл бы и бродил в снегу по пояс,
пока о приближении весны
не разнесёт непостижимый голос
благую весть в предутренние сны.
Ещё стоят заснеженные ели,
укутав ветви белой бахромой,
ещё шумят февральские метели,
что ни сосна – увенчана чалмой,
но в воздухе какой-то пряный запах –
невесть откуда, из каких краёв,
и будит мысли о небесных хлябях
незимнее веселье воробьёв.
В заснеженном лесу сегодня тихо –
ни шёпота деревьев на ветру,
ни треска сучьев, не трубит лосиха,
беляк укрылся в снежную нору,
искрится снег, укутавший валежник,
полянка меж деревьями тесна,
а посреди неё – расцвёл подснежник.
«Весна пришла! – кричу. – Пришла весна!»
* Строка из стихотворения Иосифа Бродского «Северная почта» (1964).