ИЗ ЦИКЛА «ВЕТЕР»
Река ведо́ма берегами,
хотя, прокладывая путь,
ломает горы, точит камень,
без страха усмиряет пламень,
но жизнь в границах – смерти суть.
В борьбе за вечную свободу
волна морская бьёт о брег,
как океан, подмяв породу
и подчинив себе природу,
едва свершит земной побег.
Лишь ветер вольный неподвластен
границам глаза и Земли.
Его порыв, как жизнь, прекрасен,
его путь сладок и опасен,
как страсти колдовской любви!
Его не беспокоит слава.
И пыл свободы созиданья
не заковать в бетонный саван.
Вода – телесной жизни гавань,
а Ветер – крылья мирозданья!
ПОЛИПТИХ
1.
Спящий ребёнок царит
тёплым сияньем ланит –
это ли не Климт*,
выбивающий войны клин,
это ли не Серебрякова**,
сбрасывающая догм оковы,
это ли не Рубенс***,
полотном заслоняющий ужас
увечий детей от войны?..
Не смягчает глобальной вины
Мира за смерть невинных
елéй на картинах старинных.
* картина Густава Климта «Даная»
** картина Зинаиды Серебряковой «Спящая девочка на красном одеяле»
*** картина Питера Пауля Рубенса «Два спящих ребёнка»
2.
…А в гари, как футбольный мяч,
металось солнце,
не останавливая матч…
Активный стронций
вскипит в костях, как в проводах,
в крови гремучей –
не затихает лязг в рядах
войны ползучей,
не утихает вечный стон
ушедших в землю,
и нерасстрелянный патрон
ждёт свою жертву…
Война… Война! Она жива в сознанье диком.
Как страшен мир, запечатлённый Мунка «Криком».
«Апофеоз войны»* трагически печален,
как не кричит с картин об этом Верещагин.
* «Апофео́з войны́»— картина Василия Верещагина.
На раме сделана надпись: «Посвящается всем великим завоевателям –
прошедшим, настоящим и будущим».
3.
как израильские сирены
воздушной тревоги
и ноги,
бегущие в прорву быстрее времени
перед глазами племени
варваров –
ползучих авторов
переделов наделов,
погромов, разломов,
гремучих атак
синеющих врак!!!
Слёзы проливала природа,
а непогода
харкала кровавой листвой,
когда в каждый постой
ворвалась резня младенцев по веленью Урода*…
…А ведь это октябрь двадцать третьего года!
* «Избие́ние младе́нцев» — эпизод новозаветной истории: царь Ирод
приказал убить всех вифлеемских детей в возрасте до двух лет,
надеясь, что в их числе окажется и загадочный «будущий царь».
4.
…И казалось, на свете так будет всегда:
будет муха жужжать, утопая в варенье,
конь пастись на лугу, и овечьи стада
перезвоном считать бесконечности время…
И казалось, что больше не будет войны,
человек осознал своё Божье начало,
и бесценность души, и единство страны
непреложно, грядущее мир обещало.
Солнце режет лучом и жнивьё, и покос,
как изогнутым к небу мечом самурая.
Безмятежный полёт мотыльков и стрекоз
отменён над руинами мёртвого рая…
5.
Я – тот народ, заблудший и уставший,
из той толпы, измерившей пороки,
в её аду рыдает ангел падший,
терзают страхом суеверья лжепророки!
Я – тот кагал – огонь в руках факира,
его стремления к доверию наивны,
в нем размножаются трагедии Шекспира,
а созидания – плачевны и противны.
Я – тот народ! События предвижу –
безмозглый плебс в риторику рядится…
Хочу любить, но больше ненавижу:
нельзя любить того, кого боишься.
6.
В струнах воды фонтана дрязг
над нами ангелы летали,
когда парад, гремя шагами,
оружия добавил лязг.
Они слетели к нам с распятья –
амуров стрелы и фата
на смену гимнастёрок тла*
для Мира в подвенечных платьях –
и пели песню над толпой.
В брильянтах солнечной палитры
архангел сольные молитвы
волшебной совершал трубой!
* Тло – испод, изнанка.
ПЛАЧ «ИЕРЕМИИ»
1.
В полнеба крылья распластал
огромный белый лебедь –
в ерусалимском голубом
мне помахал своим крылом,
как будто притчу о былом
хотел скорей поведать.
Ерусалим – что магистраль
сознанья в людской доле,
а он гудит у ног, как вал,
обрушивая шума шквал,
давно забыл, что святость дал,
что избран Божьей волей.
Но почему такой восторг
и трепет бьётся в сердце?..
Откуда магия идёт,
откуда сад в душе цветёт?..
Паломников потерян счёт
у врат небесной дверцы!
Ерусалим не камень – град,
Ерусалим – такая вечность,
что прорастает из канав,
из мусора сгоревших трав,
своею смертью смерть поправ,
дал жизни бесконечность.
2.
Я гуляла б ещё, не жалея сапог,
по твоим мостовым – до истомы –
с куполами мечетей, церквей, синагог,
город белый, из камня немого.
Он бы мне рассказал: сколько крови лилось
по суглинку, булыжникам острым,
что стать должен был красным. От пота и слёз
полинял молчаливым погостом...
Он бы мог рассказать, но должны заживать
раны в душах, сердцах у народа.
Ковырять их – идея опасна, и рвать
клок земли не позволит природа.
Этот клок примет всех под обитель свою,
только в этом ли жизни затея?
Пусть под небом твоим храмы вечно поют,
лишь бы камни златились, старея.