• ЛИ-2025-№45

Вписавшись во все предложенные дорогой изгибы, автобус одолел последний подъём-поворот и осторожно пробрался в щель между двумя отдыхающими собратьями.  Шумно выдохнул. Вздрогнул. Замер.

Стоянка сорок минут.

Горы вокруг не обратили внимания на струйку букашек, брызнувшую из дверей. Горы были заняты чрезвычайно важным делом – весной. Тужились, пропихивая изумрудные ростки сквозь охристо-рыжие прошлогодние космы. Вдували недостающие соки в оплетающий стволы плющ – или что-то очень на него похожее – давай, работай, тянись, ты пока тут единственная листва. Присматривали за молочно-белыми каплями маргариток, чтобы, не дай бог, не увяли. Подставляли зазубренные, замшелые бока беснующимся рекам и речушкам – наконец-то почешут как следует, а то зудит, прямо сил нет.

Ну и какое им дело до нас? Никакого.

– Ну ты что? – обиженно поджала губу М. – Вторую подряд. Ты же обещал.

– Да-да. – Ж. с виноватым видом затушил только что прикуренную сигарету и для пущей убедительности превратил изящное в бесформенное. – Прости.

– Да ну тебя.

– Ну правда, прости.

– Надо сходить. Ты пойдёшь?

– Да. До Флоренции ещё часа два. Конечно.

Человек настойчив, надоедлив и временами опасен, но горы постепенно смиряются с его присутствием. Периодически он делает горам больно, буравя их нутро, выворачивая огромные куски каменного мяса. Наказать? Неплохо бы. Иногда получается, и сразу видно – человек-то до смешного непрочен. Тьфу, гадость.

Впрочем, чем ниже горы, тем смирнее.

Эти были смирные и без всякого сопротивления позволили человеку построить то, что он хотел построить, и проложить то, что ему не терпелось проложить.

Получилось красиво, хотя у гор на этот счет имеется противоположное мнение. Но их никто не спрашивал.

– Вон там. На отель похоже, да?

– Ага. Уютно выглядит. Ты бы хотела?

– Ещё бы. Два-три дня.

– Может, когда-нибудь?

– Может…

Вдохнуть невозможное, ощутить его вкус, долго трясти головой, не веря своим ощущениям. И всё же, всё же!

– Два дня.

– Два дня. Надо предупредить водителя.

– Необязательно. Подождёт немного и уедет.

– Мы с ума сошли.

– Ты права. Смотри, можно пройти вон там. За час доберемся.

– А вещи?!

– Донесу как-нибудь.

Издалека дорога к отелю казалась куда более пологой. Последние полкилометра Ж. еле тянул за собой чемодан, который с каждым шагом наливался дополнительной тяжестью. На все призывы М. остановиться и отдохнуть он мужественно посылал М. в ж… и упрямо пёр вперед и вверх, перестав обращать внимание на заливающий лицо пот.

– Всё, – наконец выдохнул он. – Дошли. Курить. Курить!

М. даже не стала спорить.

– Поверьте, куда удобнее и приятнее покурить, развалившись в кресле. Да под чашечку кофе, а? Что вы встали как вкопанные? Входите, господа, входите.

Динамик высовывался из небольшой ниши над правым верхним углом входной двери, словно кукушка из часов.

Дверь бесшумно поползла вправо. Прохлада, полумрак, запах свежемолотого кофе. И кресла. Ну, конечно, как иначе-то. Кресло, кофе, сигарета. Si, senor.

Si. Прохлада на мгновение обернулась стужей.

Как… Как мы поняли, что он говорил?

А навстречу им уже катился колобком толстенький, маленький, лучащийся.

– О, у нас гости! Рад, очень рад. Лучано, хозяин этого отеля. Увы, не Паваротти, но, если выпью пару лишних бокалов, уверяю вас, спою не хуже. Конечно, при условии, что слушатели тоже выпьют по паре лишних, ха-ха. Хм. Да. Вас удивляет, что вы понимаете всё, что я говорю? Не отвечайте, это ясно по ошарашенным лицам. Переводчик нового поколения. Уникальная штука. Моментально настраивается на нужный язык, стоит произнести хотя бы одно слово. А вы произнесли целых три, да ещё и повторили последнее. Простите, я разболтался. Немедленно садитесь в кресла, сейчас подам кофе.

– Здесь правда можно курить?

– Здесь много чего можно, – игриво подмигнул Лучано. – Пепельницы на столике. Минутку.

– Я до сих пор не верю, что мы вот так решились.

– Сам от себя не ожидал.  Всё. Курю.

Кофе был настолько хорош, что даже М., которая не слишком жаловала этот напиток, не только выпила свой, но и с интересом посматривала на чашку Ж., ибо там ещё что-то оставалось на дне.

– Отменный, правда? – Лучано вовсю лучился добродушием и излучал гостеприимство. – Теперь некоторые обязательные формальности. Надолго к нам?

– Думаем, пару дней.

– Синьора тоже так считает? Да, она кивнула! Прекрасно. Значит, два дня и три ночи. Секундочку… Это будет стоить… Сто пятьдесят евро.

– За сутки?

– Ну что вы. За всё.

– Триста евро. Совсем недорого.

– Не триста, а сто пятьдесят.

– О!

– Да. До конца месяца у нас очень большие скидки. Конечно, места тут невероятно красивые, но мало кто знает о существовании нашего отеля. А транзитные пассажиры, которые выходят размять ноги и припудрить носики, могут бросить случайный взгляд, но чтобы решиться вдруг изменить свои планы, как вы, – о, это практически невероятно. Впрочем, вероятность – забавная штука, правда? – хозяин хитро подмигнул. – Ну что, вас устраивает?

– Да, – хором ответили М. и Ж.

– Отлично. Просто восхитительно. Можете наличными?

– Пожалуйста.

– Благодарю, благодарю, благодарю! А теперь я провожу вас в номер. В номер… 24. Да. Именно туда. Отличный номер, один из лучших.

– Надо как-то зарегистрироваться?

– О, синьор любит формальности? В принципе – да, по факту – необязательно, по крайней мере сейчас.

– Да? Ну хорошо. А скажите, есть ли у вас ресторан или кафе?

– У нас великолепный повар, буквально через полчаса вы оцените его искусство. Ресторана как такового нет, завтрак, обед и ужин подают прямо в номер. Каждый раз это будет сюрпризом, наш повар в свое время заявил, что согласится работать здесь только на таких условиях. Но знаете, ещё никто не жаловался. Наоборот. Готовы идти? Полагаю, вам изрядно надоело таскать этот чемодан, так что сейчас его понесу я. И никаких возражений!

Уже через пару минут стало ясно, что отель гораздо больше, чем казался. Еще через пару пар они перестали понимать, сколько поворотов осталось позади – это если не считать небольшие подъёмы и спуски.

– Как в Венеции, – усмехнулась М. – Вроде бы всё в двух шагах, а на самом деле плутаешь, плутаешь…

– О, да, – подхватил Лучано. – Этот отель построен по очень любопытному проекту.

– Бывал я когда-то в одном здании в Москве. Тоже сплошные переходы, повороты. Знаете, потом нам рассказали, что в начале двадцатого века там был публичный дом. Специально строили так, чтобы клиенты, не дай бог, не столкнулись друг с другом в коридоре.

– О, синьор посещал столь интересные места? – хихикнул хозяин. – Нет, конечно. Ничего подобного. Но определенное сходство идей имеет место. Наш отель предназначен для гостей, ищущих покоя и уединения. Отсюда и отсутствие ресторана, равно как и других стандартных помещений для совместного времяпровождения. Зато в своих номерах гостям дозволено всё.  А ещё есть специальная такая кнопочка, нажмёте, закажете – через пять минут принесут. Я покажу.

Номер 24 поразил размерами, в том числе двуспальной кровати, высоченным потолком с затейливой лепниной, нежно-зелёными, голубоватыми и охристыми тонами, фантастически красивой мебелью, огромным окном с панорамным видом и множеством всяких приятных мелочей, которые ещё предстояло восхищённо осматривать, ахать и приговаривать: «Ну ничего себе! А это… А вот здесь… Ой!».

– Я так понимаю, вам нравится, – послышался за спиной голос Лучано. – Ни секунды не сомневался. Позвольте оставить вас. Обед подадут через четверть часа.

– Понравилось – не то слово… – начал Ж., но, обернувшись, увидел, что хозяина уже нет.

– Давай раздвинем шторы, вид должен быть сумасшедший.

– Уже. Вот и кнопочка есть.

Шторы бесшумно поползли в стороны.

– Боже мой! Какая… Какая красота. Даже представить себе не могла. А вон там – стоянка, видишь?

– Да. Смешные какие букашки. И автобусы тоже… Стой, – голос Ж. внезапно сделался хриплым. – Посмотри. Это наш… Наш автобус.

Ярко-зелёный FlixBus невозможно не заметить, даже издалека. Его появление – почти явление взору нервно ожидающих – оказывает мощный успокоительный эффект. Ещё минуту назад ты, потея от нарастающего напряжения, бросил очередной взгляд на часы – ну где же он?! А вдруг мы не на той остановке? А если… А… Да вот он, зелененький наш, подъезжает уже. Уфф.

Смотришь на него, и сердце радуется.

Но не в этот раз.

– Он давно должен был уехать… – почти прошептала М., приклеившись лбом к оконному стеклу. – Не может быть. И… Посмотри. Посмотри!

Ж. посмотрел и вздрогнул.

– Все з-з-замерло как будто. Ничего не движется. Ветки должны качаться, ну хоть немножко. Не качаются. И вон там, выше и правее…

Птица, должно быть, собиралась сесть на ветку, но не долетев до места предполагаемой посадки, зависла в воздухе.

– Что за… – сдавленно пробормотал Ж. и потянулся к кнопке.

– Здравствуйте, синьор, – голос был вежливый, вкрадчивый и явно принадлежал не Лучано. – Что вы хотите заказать? Если напитки, то их принесут вместе с обедом через десять минут.

– Какие, к чёрту, – зарычал было Ж., но тут же осёкся. – Можно ли позвать синьора Лучано?

– Боюсь, в данный момент это невозможно. Хозяин отлучился и не сказал, когда вернётся. Полагаю, к вечеру. Не волнуйтесь, всё хорошо, а будет ещё лучше. Могу ли я подобрать напитки для вас по собственному усмотрению?

– Что? А… Да, спасибо.

– Это вам спасибо, синьор.

Связь оборвалась.

– Идём, – решительно сказала М.

– Куда? А…

– Обед?! Ты с ума сошёл?!

– Да. Я идиот. Прости. Надо на ресепшн. Вдруг он уже там? Может быть, встретим кого-то.

– Да.

Они не заметили, что держатся за руки – как дети, которым только что рассказали страшную сказку. Только у двери руки пришлось расцепить.

Коридор был ожидаемо пуст. Да и сложно назвать коридором короткую дугу с концами, которые теряются за крутыми поворотами.

Откуда они пришли? Хоть бы какой-то намек, второпях обронённая ручка, скомканный фантик, хоть что-нибудь! Крошки, которые рассыпал Мальчик-с-пальчик…

Пол сверкал абсолютной чистотой.

На этом этаже, в этой части здания, в этом кусочке Вселенной – черт его знает где – стояла полная тишина. Эй! Кто-нибудь!

– Погоди. Слышишь? Или мне кажется?

– Нет. Ты права. Рояль. Кто-то играет. Идём.

– У тебя есть в кармане что-нибудь?

– Сигареты. Зажигалка. Бумажки какие-то ненужные.

– Отлично. Надо оставить хоть какие-то следы, иначе совсем заблудимся.

– Так может, дождёмся, когда принесут обед, у них и спросим.

– Обжора, – усмехнулась М. – Ладно. Давай.

За окном не изменилось ничего. Разве что птица, кажется, теперь была чуть ближе к ветке. Или нет?

– Вот видишь, уже стучат. Да, войдите. Открыто. Открыто! Эй!

За дверью обнаружился передвижной столик на колёсиках. В другой ситуации Ж. поперхнулся бы слюной от одного беглого взгляда на такую роскошь. Но это в другой ситуации.

– Чёрт! Оставили и ушли. Эй, вернитесь, пожалуйста, нам нужно кое-что спросить! Эй!

Он добежал до одного поворота, вернулся, бросился ко второму. Никого. И пол, этот проклятый пол, сияет пуще прежнего, словно его только что вымыли.

– Рояль где-то там, справа. Пошли.

– Бумажку брось у поворота, – строго сказала М.

– Брошу, брошу. Пойдём уже.

Поворот. Четыре ступеньки вниз. Направо теперь или налево? Вроде налево. Да.

– Бумажку.

– Сейчас. Чёрт, больше нет.

– Сигарету.

– Жалко.

– Ну ты что?!

– Ладно. Вот сюда положу.

Звуки становились всё громче, сигарет оставалось всё меньше.

Наконец они остановились перед дверью. Номер 227. Ничего себе…

Ж. постучал. Не ответили. Постучал сильнее.

Музыка смолкла, послышались шаги.

– Господи, как я рад видеть живых людей!

Юноша был бледен и растрепан.

– Прошу, господа, входите. Входите скорее! Папиросу, шампанского? У меня даже икра есть. Ах, простите, простите. Забыл отрекомендоваться. Поручик Знаменский. Валериан Иннокентьевич.  Да что я… Просто Валериан.

Только теперь они обратили внимание на одежду. Поручик… Поручик?!

– А вас как звать?

– Анна, – зачем-то соврала М., которая никогда и ни при каких обстоятельствах Анной не была.

– Аркадий.

Ж. решил побыть Аркадием. Да и какая, в сущности, разница? Тут хоть Моисеем назовись, легче не станет.

– Очень приятно. Очень. Проходите, господа, прошу вас. У меня не прибрано, извините.

Валериан метался туда-сюда, что-то смахивал, что-то зачем-то переставлял, стукнулся локтем о рояль и вскрикнул от боли.

 Движения его были резки, нервны и в целом не имели никакого смысла.

– Ну вот, – наконец сказал он. – Так, кажется, лучше. Садитесь. Я налью шампанского? Надо ещё два бокала. Да-да, где-то были. Простите.

Поручик ринулся к буфету, вновь зацепился за рояль и расшибся бы, не поймай его Ж. в последний момент.

– Я отвратительно неловок, – бормотал побагровевший Валериан, добравшись наконец до буфета. Когда он ставил бокалы на столик, руки его заметно дрожали.

– Я налью, – решительно произнес Ж. – И тебе тоже. Немного.

М. хотела было возразить, но не стала.

– Давайте… Давайте за знакомство. Очень рад.

Чокнулись. Выпили.

– Извините, мы немного спешим, – начал Ж. – Вы не знаете, как пройти на «ресепшн»? У нас срочное дело.

– Куда пройти? Вы сказали ресепшн? Первый раз слышу это слово.

– Но как же вы оказались в этом номере? Разве не синьор Лучано…

– Погоди, – М. вдруг схватила Ж. за руку. – Окно зашторено. Мы можем на минуту раздвинуть?

– Прошу вас, нет! – вскрикнул поручик.

Он вскочил с места, бросился к окну и загородил его своим телом, да ещё и расставил руки, словно крылья.

– Хорошо, – успокаивающим тоном произнес Ж. – Давайте не будем поднимать шторы. Пока. Просто скажите, что там за окном. За ЭТИМ окном.

– Ничего особенного. Пейзаж, – Валериан смотрел в пол.

– Какой именно? Горы?

– Возможно.

– Возможно?!

Поручик побледнел. Губы его затряслись, и через мгновение он осел на пол, закрыл лицо руками и разрыдался.

– Я ничего не понимаю. Мне страшно.

М. тоже заплакала.

– Да чёрт возьми! – теряя самообладание, заорал Ж. – Что тут вообще за херня происходит?!

– П-простите. П-пожалуйста, – с трудом проговорил Валериан. – Конечно, раздвиньте шторы. Сколько можно прятаться. Сколько можно…

Он встал и отошел в сторону.

– Ой, бл… – только и сказал Ж.

За окном стыло ледяное глухозимье.

Начинающийся день замёрз без всякой надежды согреться или хотя бы увидеть солнце. Мутное небо почти касалось брюхом заснеженного поля. Левее виднелась синеватая кромка леса.

Должно быть, дул сильный ветер. Дул, пока все не замерло.

Две повозки, рядом с которыми вросли в снег извозчики. Одна из лошадей приподняла правую переднюю ногу, да так и не опустила.

Несколько мужчин в шинелях. Видимо, приплясывали от холода и остались в тех позах, в которых их застало. Что застало?!

– Боже мой, это…

М. не договорила.

– Это дуэль, – теперь поручик говорил спокойно и размеренно, похоже, с явным облегчением. – Вон там ротмистр Раевский. Это секунданты, врач. А это… спиной… Это я. 17 января одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого года. Одиннадцать утра. Стреляться будем с десяти шагов. Меня убьют. Ск-к-корее всего. Ротмистр – известный бретёр, знали бы вы, сколько жизней у него на счету.

– Ничего не понимаю. – М. в отчаянии терла виски.

– Да тут и понимать нечего. Шампанское, много шампанского. Карты. Слово за слово…

– Я не об этом. Как вы оказались здесь?

Ж. был бледен, на лбу выступила испарина, видимо, подскочило давление.

– Понятия не имею. Просто, знаете, стало так страшно, одиноко, безнадёжно. Хотелось спрятаться куда-нибудь, исчезнуть – так, чтобы никто и никогда меня не нашёл. Закрыл глаза. Открыл – а тут… – поручик обвёл рукой номер. – Поначалу, конечно, решил, что сошёл с ума. Впрочем, я до сих пор так думаю. Потом понемногу освоился, нажал случайно на эту штуку, мне ответили. Вот… Не знаю, сколько времени прошло. Тут неплохо. Еда отменная, вино на все вкусы. Папиросы мои любимые, «Трезвон», знаете такие? Нет?  Рояль доставили – признаюсь, я окончательно обнаглел и попросил «Бехштейн». Ничуть не удивились, даже сделали комплимент – мол, прекрасный выбор. Утром проснулся, а он уже в номере. Вот… Но я больше не могу. Не могу!

Поручик махнул рукой в сторону окна и снова заплакал. М. обняла его, прижала к себе. Ж. стоял как вкопанный, мучительно подбирая слова, а они запутались в невидимых сетях, и те, до которых удалось дотянуться, вообще никуда не годились.

– А вы не пробовали просто уйти отсюда? Есть же входная дверь? – наконец спросил он.

– Пробовал! - всхлипнул Валериан. – Бродил не знаю сколько времени по этим треклятым коридорам, переходам. Ничего и никого! Кричал, звал, стучал… Тишина. До сих пор не понимаю, как сумел вернуться сюда. Всё.  Больше не могу. Слава богу, вы пришли, я хоть знаю, что тут есть еще живые люди.

– Да уж, – мрачно проговорил Ж. – Есть. Ну, что будем делать?

– Что будем делать, что будем делать… – эхом отозвался поручик, и в его речи не прозвучала вопросительная интонация.

Он снова заметался по номеру, подбежал к письменному столу, открыл ящик, и через мгновение М. вскрикнула от ужаса. В руке Валериана был пистолет.

– Не бойтесь. Пожалуйста, не бойтесь. Он не заряжен.

– Зачем?! - выдохнул Ж., пытаясь удержать в груди норовящее выскочить оттуда сердце.

– В какой-то из этих бесконечных дней я решил застрелиться, – грустно усмехнулся поручик. – Выпить бутылку шампанского или две для храбрости – и пулю в лоб. Заказал пистолет. Так они же еще и поинтересовались, какой именно! Тут меня осенило. Попросил дуэльный, а потом сообразил – лучше пару.

– Зачем? – Ж. осторожно приблизился. – Можно подержать?

– Конечно! Не бойтесь, они не заряжены.

– Красивая штука…

– Пожалуй, вы правы, но я думал совсем о другом. Именно такие пистолеты привезли секунданты. Догадываетесь, к чему я?

– Ого… Решили потренироваться?

– Именно! Столько дней на это потратил. Но нужен второй. Вы не откажетесь?

Ж. промычал что-то неопределенно-короткое, но этого времени хватило на то, чтобы поручик достал второй пистолет.

– Прошу, возьмите. Можете проверить, он не заряжен. Анна, вам придётся побыть распорядителем.

– Не хочу. Бред какой-то!

– Понимаю, но очень, очень прошу.  Умоляю. Хотите, встану на колени?

– Ладно, хотя мне это совсем не нравится. Совсем! Что нужно делать?

Вместо ответа Валериан схватил два бокала. Поставил один на пол. Отсчитал десять шагов, поставил второй.

– От этой стены до той – тридцать восемь шагов. Чуть меньше, чем нужно, ну что ж, сколько есть. Мы с Аркадием становимся друг напротив друга. Пистолеты опущены. Как только распорядитель, то есть вы, Анна, скомандует «Сходитесь», начинаем движение к барьерам, но не переходим. Впрочем, это и не получится, ведь стрелять можно сразу после команды. Тот, кто выстрелил первым, останавливается. Вот, собственно, и всё. Прошу вас, давайте попробуем.

– Готовы? – голос М. дрожал. – Сходитесь.

Два щелчка прозвучали почти одновременно.

– По-моему, я выстрелил первым, – неуверенно сказал Валериан.

– Вполне возможно. Но…

– Да. Вы правы. Это плохо. Давайте ещё раз.

Час. Два? Три?!

Они потеряли счет времени. Голова у Ж. разламывалась, поручик тоже выглядел неважно.

– Хватит. Довольно, – решительно сказала М. – Нам пора идти. А вдруг…

Ж. похолодел. Больше всего на свете ему сейчас хотелось подбежать к окну их номера и убедиться в том, что автобус всё ещё стоит на месте. Нет, пожалуй, ещё больше – стоять рядом с М. у дверей этого самого автобуса, крепко держась за руки, потому что они вот-вот откроются, и салон начнёт заполняться пассажирами. Если он ещё не уехал. Если…

— Да, – кивнул он. – Нам пора.

Смертельно бледный Валериан сел прямо на пол, привалившись спиной к стене.

– Как страшно возвращаться, – тихо проговорил он. – Но и оставаться здесь я больше не могу. Нет сил. Благодарю вас, господа. Вы очень много для меня сделали. Идите, и да поможет вам бог.

– Но не всё так плохо, Валериан. Если подсчитать попытки, то победа точно за вами.

– Там будет только одна, – слабо улыбнулся поручик Знаменский. – А ротмистр слывёт лучшим стрелком в полку. Конечно, дуэльный пистолет – совсем не то, что настоящий, но… Матушку жалко. Она не переживёт. И всё же надеюсь, надеюсь! А теперь… Теперь идите. Пожалуйста, закройте за собой дверь. Прощайте! Идите же!

– Мне страшно, – посиневшие губы М. с трудом выпустили два слова и сомкнулись.

– И мне. Зря мы…

 За дверью послышался звон разбитого стекла и сразу же вслед за ним – два выстрела.

– Поручик! Валери… – вскрикнула М.

Ж. распахнул дверь. В номере всё осталось, как было две минуты назад. Два бокала, брошенные на пол пистолеты. Пепельница, заполненная до отказа папиросными окурками.

– Окно! Смотри!

Пальцы вдруг онемели и отказались слушаться. Должно быть, несколько минут Ж. возился с задёрнутыми (кем?!) шторами, прежде чем простейшее действие увенчалось положительным результатом.

– Пейзаж… – еле выдавил он. – Пейзаж, сука.

Стекло было совершенно целым и настолько чисто вымытым, что лишь прикосновение к нему подтверждало – между живописным видом, полным неба, воздуха, берущей дела в свои руки весны, и захламленным номером всё-таки есть преграда.

– Пойдём отсюда. Я хочу в автобус. Хочу во Флоренцию. Такой хороший номер заказала, помнишь?

– Не плачь, пожалуйста. Смотри, тушь потекла.

– И чёрт с ней. Просто хочу вернуться, прямо сейчас.

– И я. Слушай, а ведь нам придётся… – Ж. поперхнулся словами.

– Что придется?! Что?! Только не молчи.

– Нам… придётся разбить окно в своём номере и прыгнуть.

– Боюсь, только так.

– Как Валериан. Думаешь, у него получилось?

– Вернуться? Да. И выстрелов было два. Как минимум, он успел сделать свой. Пойдём.

Лия хотела есть. И пить. И спать. И не смотреть в окно. Получалось только последнее, хотя это было очень, очень трудно. Ещё получалось плакать, но уже не так громко, как вначале. А когда «вначале», она не знала. Или не помнила. Может быть, не было этого «вначале», просто она возникла здесь – голодная и уставшая, и так теперь будет всегда.

М. гладила ее по голове, шептала что-то ласковое на ухо, а Ж. отчитывал непонятно кого, находящегося непонятно где.

– Вы совсем охренели?! Это же ребенок. Ей лет шесть, если не меньше. Откуда она может знать про эту кнопку?! Сервис, вашу мать.

– Простите, синьор, – оправдывались непонятно откуда. – Конечно, синьор. Закажите всё, что сочтете нужным, а дальше мы будем доставлять ежедневно. Уверяю вас, она будет довольна.

– Её зовут Лия. Лия!

– Да, синьор. Лия. Я запомню.

Куриный бульон. Варёная картошка. Гефилте фиш. Да ну нафиг. Не будет она это есть. Маленькая совсем. Не оценит. Курица. Варёная? Наверное. Шоколад. Мороженое. Булочки. Чай. Морс. Господи, что ещё придумать?!

Одежда. Игрушки. Мишку, наверное. Мишек все любят. Большого и маленького. Обезьяну, может быть? Да, пожалуй. И куклы, побольше кукол. С платьями. Домик кукольный тоже, самый большой. Что еще?

– Ну ты даёшь, – усмехнулась М., когда Ж. наконец втащил в номер всё вышеперечисленное и много чего ещё в придачу. Естественно, в коридоре не было ни души. Ну ясное дело, как иначе-то?

Теперь Лия очень хотела спать. И очень не хотела, чтобы уходили добрые тетя и дядя. Но тете и дяде нужно было уходить, только они никак не могли сказать ей об этом, язык не поворачивался.

– Нельзя взять её с собой?

– Нельзя, – мрачно сказал Ж.

– Уснула… Бедная, бедная… Да что же это такое?!

– Не знаю.

Перед тем, как выйти из номера, Ж. подкрался к окну и задёрнул шторы.

М. гладила спящую Лию по голове, и плечи её вздрагивали.

– Как же она теперь? – М. заплакала в голос.

– Не знаю. Сволочи, – теперь и Ж. шмыгал носом.

Может быть, она останется в этом номере навечно – маленькой одинокой девочкой Лией, окружённой куклами, плюшевыми мишками и обезьянами. Может быть, девочка Лия научится быть счастливой.

Нет.

Однажды – может быть, завтра, послезавтра или через тысячу лет – она раздвинет шторы. И снова увидит то, что заставило её закрыть глаза и исчезнуть. Убитого папу. Еще не убитую маму. И себя – прижавшуюся к ней крепко-крепко, надёжно прикрытую маминой рукой, защищённую, как каменной стеной, маминым левым боком. И улыбку на его лице, которая стала только шире и довольнее после того, как этот страшный дядька…

Не раздвигай шторы! НЕ РАЗДВИГАЙ!

– Сволочи, – подавившись бессильной яростью, прохрипел Ж.

– Это какой-то ад, – прошептала М.

– И мы прошли всего два. Пока два.

Вперёд! То есть направо. Или налево? Хорошо, пусть будет направо. Теперь вниз. Опять направо? Ладно. Вдруг получится обойти это проклятое непонятно что по кругу. Не слушать, не слышать, не откликаться. Так ведь не получается, чёрт вас всех возьми.

«Знаешь, это моё последнее письмо к тебе. Каждый день – каждый из бесконечной их череды – я вспоминал и записывал то, что вспомнил. Обязательно нужно записывать, тогда даже мимолётное пробует подражать вечности, и иногда у него это получается. Я так и делал, поэтому прожил ещё одну – очень длинную – жизнь с тобой. Сколько раз в этих записях встречалось слово “помнишь”?  Даже представить себе не могу. А помнишь, как в тот день… Помнишь, как рано утром, мы как раз вернулись из отпуска… Помнишь? Помнишь? Помнишь? Я вспоминал за нас двоих.

Ты еще здесь, точнее там, за этим окном. Каждый день я раздвигал шторы и смотрел на твоё безмятежно-спокойное лицо, на монитор с застывшей волнистой линией. И сегодня утром тоже. Я ещё раз увижу его, когда вернусь, чтобы отпустить тебя. Письменное согласие хотите? Дам… Знаешь, я только недавно (хотя в этой комнате слово “недавно” имеет весьма относительный смысл) понял, что удерживал тебя лишь потому, что просто не знал, как жить потом. Я и сейчас не знаю, но постараюсь тебя не подвести.  Долгая передышка заканчивается. Остались считанные минуты. И я потрачу их на то, чтобы написать столько раз, сколько получится, самые простые и самые нужные слова. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я…»

– Где остальные письма? – у М. дрожали губы.

– Он их сжигал. Вон там кучка пепла, видишь?

– А это почему не сжёг?

– Может быть, не успел.

– Или не дописал. Бросил ручку и разбил окно.

Ж. осторожно раздвинул шторы и вскрикнул.

– Что? Что там?!

– Палата. Она там. Одна. Ты не подходи. Не надо на это смотреть.

– А…?

– Не знаю. Он не мог отсюда уйти просто так. Только если…

– Господи… Может быть, сердце не выдержало?

– Может быть. Знаешь…

– Ты хочешь сказать, он так и хотел?

Ж. молча кивнул и нажал на кнопку вызова. Нажал ещё раз, ещё. Нет ответа.

– Почему мы просто не можем пройти мимо? Почему входим в каждую открытую дверь? Мы же не знаем, сколько у нас времени!

– Я и сам об этом думаю. Получается, что не можем не войти. Почему-то не можем. Каждый раз кажется, что ответ именно за этой дверью. А его всё нет и нет. Отойди, пожалуйста, от окна. Нам пора.

В семьсот десятом ссорились. Обычные коммунальные разборки – ну вот надо было вам прямо сюда поставить вот это вот всё, людям-то как ходить? Ой, давайте уже без лекций, я их сама знаете сколько прочитала? Ну, мы в университетах, как некоторые, языками не работали, все больше руками, куда уж нам. Уберите вещи свои лучше, ну хоть подвиньте немного. Борик, ты меня слышишь? Принеси еще сэндвич, только не с туной, я ее терпеть не могу. Где-где, ну ты же не слепой, – вон там, на столике. И колы, только без сахара. Хотя теперь-то чего бояться, давай с сахаром. И десерт какой-нибудь захвати. Борик, а ну отойди от окна, попробуй только раздвинуть эти чертовы шторы! Борик, я не просто в атмосферу кричу, я тебе кричу. Послушайте, что я вам скажу – не надо плакать. Не плачьте, пожалуйста, очень вас прошу. Это мы там, за окном, могли бы поплакать, если бы успели. А здесь не надо. Здесь никто не тронет, если вы этого ещё не поняли. Никто нас не убьет. Наоборот, принесут, что попросим. А мы, я вам так скажу, можем теперь просить всё. Что вы говорите? Ах, экскурсия… Ну, не знаю. Не думаю. Да что ж это такое… Поплачьте, конечно. Поплачьте, раз уж так все вышло. Я и сама-то… Борик! Борик, ну что ты там прилип?!

Щуплый, лысоватый мужчинка из пятьсот двадцать девятого резко обернулся, едва услышав шаги.

– Вы кто? Я просил не беспокоить. Из сервиса? Ничего не надо. Кофе уже приносили.

– Мы… – нерешительно начал Ж., но не успел договорить.

– Какого чёрта! – взорвался лысоватый. – НЕ БЕСПОКОИТЬ. Ещё раз и по слогам?

– Бога ради, простите. Мы не хотели. Просто дверь была приоткрыта, подумали, вдруг вам нужна помощь.

– Дура, – взвизгнул он. – Помощь в данном случае – не мешать. Чтоб вам всем, сбили с мысли. Всё испортили. Вон! ВОН!

Через минуту послышался звон разбитого стекла.

Ж. ворвался в номер и остановился у стола.

– Вот гад, – усмехнулся он, пробежав глазами листок, исписанный аккуратным почерком. – Донос редактировал. В спокойной обстановке, так сказать. Это явно последний вариант. Знаешь, мне кажется, я понимаю, чем мы его так разозлили.

– Чем же?

– Хотел перечитать напоследок, насладиться. А тут мы…

– На кого стучал?

– Тут несколько фамилий. Все враги, естественно. И доцент Переверзев Степан Максимович очень переживает по поводу того, что компетентные органы до сих пор в неведении относительно антигосударственной деятельности и экстремистских высказываний гражданки Затеевой, граждан Ионова и Берковича.и еще троих.

– Сволочь какая. Брось каку.

– Уже. Врезать бы крысе.

– Сбежала крыса. Пойдём.

Из-под двери четыреста двадцать второго выползали струйки дыма.

Над раковиной согнулся мальчишка лет двадцати.

– Простите, – прохрипел он, на мгновение подняв голову. – Я не хотел. Я всё уберу. Я…

Наполовину пустая пачка «Мальборо», пепельница с окурками, один ещё дымился, – больше на столе не было ничего.

– Надо стакан найти. – М. решительно шагнула внутрь. – Попить ему, попить.

– Не надо, спасибо, – прошелестел зеленовато-бледный обитатель №422. – Уже лучше. Я сейчас пойду.

– Зачем было столько курить?! Десять сигарет подряд. С ума сошёл? – строго спросил Ж.

– Я вообще никогда не курил. А тут… Очень захотелось. Подумал – а вдруг никогда не попробую. Меня Даней зовут. Вот…

– Зачем пробовать, Даня? Уж поверь, ничего хорошего. Смотри, всю форму запачкал.

– Да там никто не заметит, – Даня мотнул головой в сторону окна.

До развалины – шагов двадцать, по открытой местности. Дом, видимо, разнесли ракетой как минимум несколько часов назад. Кое-где ещё горело, из чёрного окна на втором этаже торчала металлическая кровать, земля покрылась толстым слоем крошева, в котором смешалось всё, что совсем недавно было жизнью или сопровождало её.

– Нам с ребятами туда надо, – Даня указал на дверной проем. – Засели там, суки. Ицика ранили, сильно. Очень сильно. А мы с ним ещё месяц назад в Яффо… – Он вдруг шмыгнул носом. – Мне пора. Больше нельзя.

– Подожди немного. Посмотри, как следует. Вдруг увидишь что-то важное, то, что не успел заметить. Вот это ты, за сгоревшей машиной справа?

– Да. Кажется. То есть, это я.

– Осмотри все окна. Вон там, выше. Видишь?

– Где? Ой… Точно! Уже целится.

– Успеешь снять?

– Должен. Или он половину наших положит. Спасибо. Пора мне. И… страшно.

 Может быть, еще сигаретку?

– Нет уж, – слабо усмехнулся Даня. – Прощайте. Только выйдите, пожалуйста.

Куда теперь? Налево? Нет. Непонятно почему, но нет. Тогда так: направо, вниз и снова направо.

– Господи, как я устала, – всхлипнула М. – Когда мы уже найдем наш номер? Когда?! Сколько их тут вообще? Тысяча, две тысячи, сто тысяч?!

– Не знаю, – уныло помотал головой Ж. – Знаешь, мне кажется, их тут… Ладно. Мы всё равно обходим не все, а только…

– Только те, в которых почему-то должны побывать?

– Похоже, так. Кастомизация, мать ее. Каждому, если уж он взялся бродить по этому проклятому месту, показывают только то, что именно он почему-то должен увидеть. Никакого другого объяснения у меня нет. Так… Девятьсот пятнадцатый. Дверь открыта. Заходим?

М. молча кивнула.

Дверь захлопнулась наглухо, как только они вошли, и категорически отказалась открываться. Кнопка вызова не работала, по крайней мере, несколько лихорадочных нажатий ни к чему не привели. Сервис не отзывался.

Номер был идеально прибран, окно закрыто шторами.

– Может быть, отсюда удастся выбраться? – в голосе Ж. обозначилась слабая надежда и тут же пропала.

Справившись со шторами, Ж. побледнел и вскрикнул.

М. подбежала к нему, глянула, охнула и схватилась за голову.

Мама сидела спиной к нему, словно всматриваясь в окно приемного бокса. На самом деле некуда и незачем было смотреть, Ж. отлично это помнил. Пыльная решётка не давала ничего разглядеть. Сейчас ей станет плохо, гораздо хуже, чем было всего пять минут назад, еще в машине «скорой». И тогда прибегут медсестра, санитары с носилками, и суровый хирург, глядя Ж. прямо в глаза, произнесет приговор, а потом – уже не глядя в глаза – пообещает сделать все, что от него зависит. И сделает, но всё равно ничего не получится. Ничего. Ничего!

– А я за день до этого на нее рассердился, – в голос плакал Ж. – И за руку схватил, больно сделал.  А мама…

Он не смог договорить.

– Хватит, – изо всех сил заорала М., обращаясь неизвестно к кому, и рыча от ярости и бессилия, бросилась закрывать шторы. – Не смотри туда. Не надо. Я не знаю, зачем они это с нами делают, но не надо!

– Может быть, и надо… – медленно проговорил Ж. и, мягко отстранив ее, снова раздвинул шторы.

Через какое-то время он уже не помнил, сколько раз раздвигал, а М. задвигала эти проклятые шторы на этом проклятом окне.

Всё, что он хотел бы забыть и не вспоминать никогда, возникало за идеально вымытым, прозрачным настолько, что казалось, только руку протяни и коснёшься, стеклом.

Всё, что хотела бы забыть М., появлялось там же. Раз за разом вскрикивали то он, то она.

– Я больше не могу, – прошептала М. и осела на пол. Плечи ее тряслись.

– Выпустите нас, сволочи! Ублюдки! Кретины, садисты изощрённые, выпустите! – орал Ж., отчаянно барабаня в дверь посиневшим кулаком.

Щёлкнул замок. Дверь плавно открылась, и в проеме обнаружился широко улыбающийся Лучано, бережно державший на вытянутых руках поднос с двумя дымящимися чашками.

— А вот и вы. А вот, собственно, и я, а заодно наш фирменный кофе. То, что нужно.

— Что это… было… Зачем? За что? Кто вы?!

Менеджер аккуратно поставил поднос на стол.

– Дорогие вы мои, – он сделал приглашающий жест, но уже не улыбался. – Вы сами выбрали этот отель, сами решили отправиться, так сказать, на экскурсию. И уж что увидели, то увидели. Вас никто не заставлял. Что это за место, спрашиваете? А вот такое вот место. Мы впускаем всех желающих, и праведников, и мерзавцев – всех, кто в какой-то момент захочет спрятаться, исчезнуть хоть ненадолго. Отдышаться в каком-то смысле. Стоит только очень захотеть – и милости просим. Номеров хватает. Живи сколько хочешь, делай что хочешь, проси что хочешь. Всё принесут. А дальше решай. Можно остаться тут навсегда. Можно вернуться. Вот так, если очень примерно и вкратце.

– Вы… – начала М. и не закончила.

– Нет, что вы. И не дьявол. И не представитель неких высших сил, в чьей власти так выкрутить пространство и время, чтобы за окном всё застыло. Я – Лучано. Менеджер. Просто менеджер. Ну хорошо, старший менеджер.

– Ничего не понимаю…

 – И не надо! – широко улыбнулся он. – Плюньте. Лучше выпейте кофе и пойдёмте побыстрее.

– Почему побыстрее?

– А что, хотите остаться ещё? Погулять по отелю? Так мы будем только рады.

– НЕТ!!! – хором закричали М. и Ж.

– Вот и я полагаю, что вам пора. В нашем распоряжении пятнадцать минут по местному времени. Дело в том, что вы тут кое-что натворили. Зачем-то лезли со своими советами, пытались кому-то помочь. Здесь это запрещено, каждый должен справляться сам. Впрочем, это я виноват, надо было предупредить. Но я забыл, и теперь наступают последствия. Короче говоря, за вашим окном, как бы это сказать, время начинает потихоньку… размораживаться, что ли.  Еще немного, и… Впрочем, в худшем случае вы просто станете нашими постоянными гостями. А если захотите, я даже включу вас в штат и положу очень неплохую зарплату. Не знаю, как вы сможете ее потратить, но сумма будет весьма, весьма впечатляющей.

– НЕТ!!!

– Как хотите. Кофе?

– НЕТ!!!

– Тогда идёмте. И быстрее.

Картинка за окном немного изменилась. Или это им только показалось?

– Я боюсь, – тихо сказала М. – Надо разбить стекло. Осколки…

– Ничего. Я разобью сам. – Ж. подхватил стул. – И сразу прыгаем.

– Глаза не забудьте зажмурить, – заботливо подсказал Лучано. – Осталось всего пять минут. Хотите оставить запись в нашей книге посетителей? Или, может быть, написать заявление на возврат денег?

– НЕТ!!!

Стекло лопнуло с таким грохотом, словно рядом разорвалась ракета.

– Дай руку! – крикнул Ж., взбираясь на подоконник. – Готова? Раз, два, три!

– Ну ты что? – обиженно поджала губу М. – Вторую подряд. Ты же обещал.

– Да-да. – Ж. с виноватым видом затушил только что прикуренную сигарету и для пущей убедительности превратил изящное в бесформенное. – Прости.

– Да ну тебя.

– Ну правда, прости.

– Надо сходить. Ты пойдёшь?

– Да. До Флоренции еще часа два. Конечно.

Он смотрел на неё, смотрел как в первый раз и не мог наглядеться.

– Ты что?

– Ничего. Просто я тебя очень люблю.

– Признание перед тем, как отправиться в туалет?

– Да хоть бы и так. Зато оригинально.

– Ну тогда и я тебя. Пойдём? Посмотри, сколько времени осталось.

Ж. посмотрел.

– Достаточно. Успеем.

С гор медленно сползали облака. Поднимался ветер.

– Какой красивый отель вон там, на склоне. Вот бы провести там пару дней, да? Жаль, что не получится. Жаль, что жизнь-то всего одна. Жаль, что нельзя остановить время. Много чего жаль. И ладно, и пусть. И ничего страшного. Знаешь, почему? Потому что у меня есть ты. И этого достаточно. Более чем достаточно.