• ЛИ-2025-№45

Сперва мне хотелось написать довольно язвительное и злое стихотворение про то, как я поздним вечером ожидал в Иерусалиме автобуса, чтобы отвезти тяжеленный чемодан с только что отпечатанной новой книгой на автостанцию, а дальше уже ехать в свою родную Беер-Шеву, но автобуса всё не было и не было. Даже сочинил в уме полторы строчки:

Автобус номер восемнадцать

Я жду как…

Но дальше дело застопорилось, и я никак не мог придумать, как я и в самом деле ожидаю этого подлейшего автобуса, ведь целая куча автобусов с другими номерами уже прошла мимо остановки, но того, который был нужен, всё не было и не было. Я то и дело поглядывал на часы и печально отмечал, что времени до отправки беер-шевского автобуса остаётся всё меньше и меньше, то есть вполне вырисовывалась неприятная ситуация, при которой я вынужден буду заночевать в Иерусалиме неизвестно на какой парковой скамейке, и мне такая перспектива ночёвки совершенно не нравилась. Варианты с просьбами переночевать у кого-то из иерусалимских друзей я даже не рассматривал, хотя кто-нибудь наверняка с удовольствием предложил бы мне свободный диван или раскладушку под рюмку доброй вечерней водки, только мне этого очень не хотелось, потому что я любил свою родную постель с собакой под мышкой, котом на плече и женой под боком. И очень не любил при этом форс-мажорные ситуации вроде этой.

Я стоял на остановке, с ненавистью провожал взглядом проносящиеся мимо автобусы с любыми другими номерами, кроме восемнадцатого, и философски рассуждал о том, что в подобной ситуации лучше быть поэтом, для которого книжка в триста страниц – чуть ли не полное собрание сочинений, и таскать её с собой не представляет никакого труда, а мне, прозаику, видно, на роду написано таскать на себе огромные коробки с томами в четыреста-пятьсот страниц, не меньше.

Всё-таки быть мобильным и лёгким на подъём поэтом куда сподручней, нежели тяжеловесным и неповоротливым прозаиком.

Рождающийся гневный стих по-прежнему не складывался и застопорился на своих полутора строчках, от чего настроение становилось всё более и более гнусным. Оставался один-единственный вариант: остановить такси, ведь теперь только на нём можно было успеть на вечерний автобус до Беэр-Шевы. Денег на такую незапланированную поездку было, конечно, жалко, но желание ещё сегодня оказаться в своей любимой постели пересиливало спонтанную жадность.

Без денег ещё можно как-то прожить, а вот без кота на плече…

В отличие от автобуса, такси подкатило мгновенно. Цена, которую таксист заломил, сразу разобравшись, что я не житель Иерусалима, а лох ушастый, которого можно легко развести, потому что я не ориентируюсь в географии города, была запредельной, но тянуть время и искать что-то подешевле я не мог, поэтому молча погрузил свой неподъёмный чемодан в багажник и поскорее рухнул на сидение рядом с водителем:

– Погнали скорей!

– Куда торопимся? – весело поинтересовался таксист, неторопливо выруливая с остановки.

– В Беер-Шеву. Живу я там, – переводя дыхание, сообщил я, – на автобус опаздываю.

– А здесь что делал? – сразу последовал наивный и наглый вопрос.

Объяснять, что я был здесь на презентации нового журнала, в котором опубликован мой рассказ, а вдобавок ещё и получил из типографии тираж своей новой книги, я не стал, потому что очень не хотел мгновенно получить закономерный и надоевший вопрос, ответа на который не существовало априори: для чего ты книжки пишешь, и кто их сегодня читает? Каждый раз, когда начинаешь пространно объяснять необходимость чтения для культурного человека, а сочинение книг является потребностью писательской души, возникал риск, что незнакомый собеседник станет глядеть на тебя как на блаженного, который не от мира сего, а иногда и откровенно как на идиота.

Любой разговор на эту тему заканчивался роковым вопросом о том, сколько денег приносит мне писательство, и если я врал, рассказывая, что таки да, приносит очень неплохой доход, то мне худо-бедно верили, а вот если я говорил правду о том, что пишу только лишь по велению души, и средством заработка писательство быть не может, мне абсолютно не верили. Видно, считали, что я выпендриваюсь и что-то темню.

Короче говоря, я туманно сообщил таксисту, что у меня есть маленький бизнес, а в чемодане товар, который я собираюсь продавать. Этот ответ полностью удовлетворил таксиста, и больше вопросов о доходах он не задавал.

На панели у лобового стекла такси был установлен планшет с выведенным новостным каналом израильского телевидения. Как видно, таксист, чтобы не скучать, следил за время поездки за событиями в стране и в мире.

– Ну, и что ты скажешь про наше правительство? – прозвучал вопрос, второй по популярности при поездках в такси. Первый уже прозвучал – о собственных доходах, и мне удалось удачно выкрутиться.

Ответ, естественно, был изначально известен.

Следовало разразиться стандартной бранью и упрёками главы правительства в инфантильности при принятии государственных решений, сидении под каблуком у стервы-супруги, затем непременно обругать зажравшихся леваков-генералов в трусости и неумении управлять армией, зато если бы разрешили порулить государством мне или, скажем, тому же таксисту, все военные и политические проблемы разрешились бы в одночасье. Единственное, в чём следовало бы разобраться перед началом ответа, это каких взглядов придерживается таксист: если он религиозный, то нужно быть осторожным с осуждением отдельных членов правительственной коалиции, а если светский, то при нём не только можно, но и нужно посылать самые отборные проклятия на головы религиозных дармоедов и бездельников. Но на моём сегодняшнем собеседнике чёрной кипы не было, значит, он был явно светским товарищем, и тут было всё ясно.

Но сейчас, когда я опаздывал на автобус, мне было не до политических дискуссий, поэтому я отделался только парой фраз в адрес премьер-министра и его супруги, после чего вкрадчиво поинтересовался, успеваем ли мы к нужному времени.

Таксист кивнул на часы в уголке планшета – до отправки автобуса оставалось всего пять минут, а проехали мы, судя по пробегающему за окном пейзажу, ещё меньше половины пути. По всей видимости, водителя мало интересовало, успеваю я или нет, потому что свою работу он выполнит непременно и доставит меня к самому входу в здание автостанции, а дальше уже мои проблемы. Хорошо, что автобус, на который я пытался успеть, был всё-таки предпоследний, а до самого последнего, не попади я на который, передо мной маячила бы парковая скамейка и никакого кота на плече, оставалось ещё почти полчаса.

Но сидеть в молчании и слушать безразличный голос диктора из планшетных новостей в планы водителя совершенно не входило, поэтому он продолжал допрос дальше:

– Как ты относишься к войне?

Как я мог относиться к войне, всё больше и больше разгорающейся на наших южных и северных границах? Естественно, я принялся яростно обличать наших неизменных врагов, засыпающих города и веси своими ракетами и похищающими невинных заложников. Водитель молча слушал меня и кивал головой. Тут двух мнений быть не могло, но он всё же не удержался и спросил:

– Вижу, ты приехал в Израиль из России. А ведь там тоже война с Украиной. Что ты скажешь про ту войну?

Больше всего на свете мне не хотелось разглагольствовать о той войне, тем более, непременно возник бы вопрос, какой из сторон я симпатизирую, а мне, если говорить честно, хотелось лишь одного: чтобы всё поскорее закончилось – и там, и у нас.

Не бывает на войне правых и виноватых однозначно, какие бы цели перед собой враждующие стороны ни ставили. Поэтому лучше всего отмолчаться и не лезть в бочку со своими комментариями. В конце концов, я только и ответил таксисту, что войну ненавижу, хоть у меня и сын – резервист и сегодня находится на фронте.

Некоторое время водитель переваривал услышанное, потом неожиданно нахмурился и сказал тихо:

– У меня тоже трое сыновей. Двое старших на фронте, а младший пока в школе учится, ему в армию лишь через год…  Дай Бог всем нашим детям вернуться домой живыми и невредимыми. День и ночь мы с женой молимся об этом…

И тут я невольно выдал:

– Амен!

– Амен! – повторил водитель и молчал до самого конца нашей поездки.

На последний автобус в Беер–Шеву я успевал впритык, поэтому, когда мы подъехали к входу в автостанцию, таксист глянул на часы и удовлетворённо пробормотал:

– Успели… У тебя ещё пятнадцать минут, парень, поторопись.

– Сколько я тебе должен? – спросил я и полез за кошельком.

– Семьдесят шекелей. Мы же договорились до начала поездки…

– Пожалуйста, – я протянул ему две купюры в двадцать и пятьдесят шекелей.

Водитель молча взял их и открыл багажник. Пока я доставал свой       неподъёмный чемодан, он стоял рядом и о чём-то напря-жённо размышлял.

– Постой, – вдруг сказал он и придержал меня за рукав, – вот, забери назад, мне столько не нужно, – и протянул двадцать шекелей, – купи лучше своему парню на фронт каких-нибудь сладостей. Какими бы взрослыми они ни были, они всё равно наши дети…

Кто-нибудь из тех, кто сейчас прочёл этот рассказ, наверняка упрекнёт меня, что так не бывает, потому что иерусалимский автобус номер восемнадцать, как и все остальные автобусы, ходит более или менее по расписанию, а таксисты никогда не возвращают пассажирам деньги и тем более не бывают такими сентиментальными… Верно, отвечу я, вы совершенно правы. Более того, признаюсь, что концовку рассказа я полностью выдумал, потому что такого на самом деле не происходило. Что же касается автобуса номер восемнадцать и поездки на такси – это сущая правда…

Но ведь как всё-таки хочется иногда, чтобы люди были такими, какими я их пытаюсь нарисовать!

И дело вовсе не в деньгах. Честное слово, не в деньгах…