• ЛИ-2025-№44

ТРУДНАЯ РАБОТА

 

Хочу себе помочь и заполночь забыться

В невероятном сне и долго жить во сне,

Где место есть любви, везде родные лица,

А места нет вражде, разлукам и войне.

 

Хочу себя понять, себе пеняя строго,

На что я разменял седьмой десяток лет.

Что буду говорить, когда увижу Бога?

И скажет ли Господь мне что-нибудь в ответ?

 

Хочу себя простить, да не выходит что-то.

И не хочу грустить, да неизбывна грусть.

Не помню, кто сказал: жизнь – трудная работа.

Но это я сумел запомнить наизусть.

 

 

 

ПЕСЧИНКА

 

Скрипит и плачет жизнь-пластинка.

А я – недолгая песчинка

В песочных крошечных часах.

Я понимаю: дело швах.

 

Но куст взъерошенный сирени,

Похожий на стихотворенье,

Растет и дышит за окном.

И дышит старый добрый дом.

 

А сосны, лиственницы, ели

В тугие небеса взлетели.

Деревьям нравится летать

И дыры в небесах латать.

 

И мне, песчинке, полетать бы

Над крышами большой усадьбы –

Песочный подразнить бомонд,

Увидев новый горизонт.

 

 

 

БУДУЩЕЕ

 

Я наблюдаю за собой –

За собственной больной душою

И за больным уставшим телом.

И перспективы мне ясны…

 

Я стану глиной-и-землей,

А после деревом высоким,

Стремящимся ветвями в небо.

Но это п о с л е. А сейчас

 

Я выхожу в поющий сад –

В сандалиях на босу ногу –

И чувствую тепло земли.

И будущее не пугает.

 

 

 

И ВСЕ-ТАКИ

 

              Поэт в России больше, чем поэт.

                                        Евгений Евтушенко

 

Безденежен, смешон, не обогрет,

Не нужен ни читателям, ни власти…

Поэт в России больше не поэт,

А бедный лузер самой низшей масти.

 

Поэт сидит на лавке. Он продрог

И никому не нужен почему-то.

И все-таки один читатель – Бог –

Есть у поэта. И вот это – круто.

 

 

 

ТЕПЕРЬ

 

Я подальше держусь от писательских склок.

Лучше чаю попить – особливо с чак-чаком.

Я все чаще молчу и гляжу в потолок.

Если что-то шепчу, то котам и собакам.

 

Раньше сильно страдал от зоиловых стрел,

Что летели в меня, ядовиты и гадки.

Я теперь поумнел. А точней – постарел;

Не хочу замечать никакие нападки.

 

 

 

МАМА

 

Я маму – живую – увидел во сне.

Окликнул. Она не ответила мне.

 

А только вздохнула, увидев меня.

И сон улетучился, тайны храня.

 

Я встал и пошел, хоть идти тяжело.

А время незримо назад потекло.

 

В КОВИДНОЙ БОЛЬНИЦЕ

 

Судьба – замедленною миной –

Себя проявит точно в срок.

Освоив навык страусиный,

Я прячу голову в песок.

 

Я жду… Но ждать осточертело.

Я сам себе шепчу: «Поверь,

Когда душа взлетит из тела,

Ей будет легче, чем теперь…»

 

Тогда откроется, как чудо,

То, что таилось взаперти.

Душа оттает. А покуда

Я должен встать. Терпеть. Идти.

 

 

 

ВСЕ ПРАВЫ

 

Шанс на триумф, нет забавнее шанса.

Надо спешить, ибо время не ждет.

– Это успех, – говорит Санчо Панса.

– Тягостный грех, – говорит Дон Кихот.

 

Жизнь не изюм, и нужна передышка.

Без передышки – каюк и кирдык.

– Это привал, – восклицает мальчишка.

– Это провал, – отвечает старик.

 

Трудно незнайке в компашке всезнаек.

Трудно добиться серьезных побед.

– Это итог, – замечает прозаик.

– Это исток, – восклицает поэт.

 

 

 

ГЛАЗА

 

Того, что было, больше нет.

А что же есть? Глаза, в которых

Столетий н е п р о ш е д ш и х след;

Глаза, в которых горький ворох

Ненужных рукописей; боль.

И, может быть, немножко света.

Но ежели живешь – изволь

Терпеть, накладывая вето

На боли, что несет юдоль.

 

 

 

Я ВЫЖИЛ

 

Я выжил в горькой битве с вирусом,

Храним зачем-то Иисусом.

Мои стихи на тройку с минусом,

Но жизнь моя на тройку с плюсом.

 

Вода и хлеб. И руки сильные.

И нет в чужом глазу соринок.

А надо мною небо синее,

А подо мной родной суглинок.

 

 

 

В ЭТОМ МИРЕ

 

В мире непонятном и жестоком

Я живу и знаю: смерть под боком.

Хорошо я это уяснил

У родных проплаканных могил.

 

В мире непонятном и мгновенном

Сильно мне дают под зад коленом,

Хоть и фигурально, а до слез.

И я плачу, как молокосос.

 

В мире колготном и непонятном

Постоянно предлагают ад нам

Вместо райских розовых суфле.

Я не видел рая на земле.