• ЛИ-2024-№42

*  *  *
Тишина – мандельштамова прялка,
что рассохлась от скупости дней.
Ветер в темечко дует. Не жалко
жизнь в воронку сливать почерней.
Невзирая на тщетность попыток,
аритмии спешащая речь
ощущений и смыслов избыток
манит в ритм и реальность облечь.
Вот лежит обескровленный август
с запрокинутым в осень лицом.
Я, конечно, и с августом справлюсь – 
с оптимистом, лжецом, подлецом.
Голосит неуёмное эхо,
кожу жжёт добродетельный йод.
Он уехал, уехал, уехал...
И багровый сентябрь настает.

 

*  *  *
Снег долго шел и вот пришел за мной,
отправились вдвоем по перелескам.
Становится далеким и нерезким
все то, что причиняет эту боль.

 

Все то, что причиняет эту жизнь,
возьму с собой, скормлю голодным птахам.
Слепит зима и заметает прахом
пути, ожоги, шрамы, небеса…

 

Едва заметный след от колеса
напоминает о спешащем мире.
Хрустит под сапогами сахарок,
и дерево, как палочка в пломбире,
само таит в себе свой спящий сок.

 

Какое странное названье «лёд» –
и мёд, и гладкость скованной водицы.
Нельзя умыться и нельзя напиться,
стекла и совершенства ломкий гнёт.

Ладонь моя, замерзший воробей,
скажи спасибо теплому карману.
Я буду проще, выше и мудрей.
Снег перестал, а я не перестану.

*  *  *

сирень растрёпана пахуча безутешна

сегодня сильная а завтра туча тли

мысль материальна действенна и грешна

неотмываема как чернота земли

не знает жалости в своей весёлой силе

крушит в лохмотья мой несчастный ум

мы это в пятом классе проходили

на ноль делили приводили к двум

взрывается оркестрами скворечник

разматывает ручеек тесьму

а кто весной не грешник всякий грешник

весна не доставайся никому

 

 

*  *  *
Классики и современники вмерзают в лед в ноябре.
День переходит в день, и никто не гадает, когда умре.
Что затаилась, хваткая салтычиха-Москва?
Буквы, бутылки, сухие корки – твоя семиотика такова.
Поленова и Пелевина страдальческий симбиоз,
каждый своих тараканищ в подарок тебе привез.
Но как ни пытайся открыть захлопнувшийся гештальт,
будет утро, и закатают тебя в асфальт.
И будут чирикать, не помня беды свои,
над тобой пропавшие в городе воробьи.

 

 

*  *  *
Ты с нами, твердят мне знакомые двери,
иркутские окна, речные огни.
Ты здесь и пребудешь, мы помним, мы верим,
мы знаем, тебя не получат они.

Здесь холод, здесь стужа, здесь континентально,
и резко, и остро, и больно до слез.
Зато безрассудно, летально и тайно
вросло навсегда и с аортой сплелось.

Растаять на Карла на Маркса так сладко,
как прыгнуть с разбега в последний трамвай.
Храни меня, город, возьми без остатка,
всю выгреби мелочь, а горечь отдай.

 

 

*  *  *           
Господи, протяни ладони.
Дай угадаю, в которой из них январь.
До целого, Боже, до самого верха дополни,
молит каждая наивная тварь.
Холод огня и ветра.

                                Пальцы, где ваша гибкость?
Где ваша нежность, люди?

                                       Где моя сложность, век?
В этом пространстве стужи нет ничего от птицы,
нет ничего от зверя. Гулок пустой ковчег.

 

*  *  *
Окружает со всех сторон, ставит флажки зима.
Белым по белому мелкая пыль слепит.
А у меня в душе развеселая хохлома,
А у тебя покой, санскрит и самшит.
У меня под кожей маракасы и гондурас,
Карнавал в бразилии и ритмы в тысячу герц.
Я смотрю кино, в котором все хорошо у нас,
Но я одна в кинотеатре на двести мест.
Полюса земли нам из центра ее не видны,
Можно чувствовать лишь, как расходятся берега.
Оттолкнет с одной, но притянет с другой стороны,
Пока снег летит, пока длится эта строка…

 

*  *  *
Девушка пишет записку на бересте.
Новгород. Двенадцатый век.
«Приходи. Приплывай по большой воде.
Ты прости, аще тон мой задел.
Почему ты покинул меня? Я тебе не враг».
Строчку ветер прочтет, да болотный ил,
перескажет лингвист Зализняк.
«А не люба тебе, и меня забыл,
Бог тебе судия».
Добро и Покой плывут, как река,
скрипит березовая кора.
Вокруг нестойкого огонька века
вьются, как мошкара.
«Третий раз посылаю к тебе,
твой венок ещё не завял», –
девушка пишет на бересте
и дублирует в Вайбер и Телеграм.

Он отвечает, как настоящий мужик:
«Будь в субботу во ржи».

*  *  *

арифметика магницкого смотрицкого грамматика

вся отвага молодецкая оловянного солдатика

клюквенного сока жизненность правда резаного лука

мертвенная бледность вечера утра горькая разлука

вот тебе основа прочная резкость читанной страницы

перышки в горсти замученной задохнувшейся синицы

ожидание ожидание секс и прочая романтика

а кружится голова – явная психосоматика

ломоносовы с обозом веруют в большое прошлое

вам и дан потенциал чтоб расстаться по-хорошему

древняя силлаботоника неудачная задумка

недопитого июня опрокинутая рюмка

 

*  *  *
Всё держится на долгой ноте «до», 
Пока ещё январь тебе никто. 
Под языком прозрачное драже, 
Такая снежность в мире и в душе. 
Зима протянет руку в тёплый дом. 
Ты слишком беззащитен, ты ведом. 
Потреплет по седеющим вихрам.
– Не отдавай меня ей! Не отдам. 
Зима свистит в серебряный свисток, 
А я тебя целую в позвонок, 
Смотрю в окно через твоё плечо, 
И мне не холодно, мне горячо.

 

*  *  *
торопя ускользающий свет торопя торопя
шепчут разную блажь за окном тополя тополя
за окном за окном кто-то машет крылом впопыхах
замечтавшись метут тополя чей-то пепел и прах
это персть поседевших от пыли неласковых дней
это боль и печаль потерявшейся жизни моей
пробегает огонь по весне легкий пух опаля
тополя шелестят их качает качает земля