• ЛИ-2024-№41

ЧЕРНОЕ УТРО МИЛХАМЫ

 

Слетая с кровати, запутаться в одеяле. С рычанием сбросить одеяло, ибо на долю секунды оно становится врагом. Найти тапки. Или не надо? Телефон. Кот... Где кот?! Кот стремительно залетает под диван. Молодец кот, у него все получается быстрее, чем у нас с женой.

Выскочить из квартиры. Вниз, хотя бы на два этажа ниже. Тут уже стоят соседи: как и мы, заспанные, еще ничего не понимающие. Но... Кто-то улыбается нам и даже желает доброго утра. Без всякой иронии, совершенно искренне.

Оно совсем не доброе, это черное утро 7 октября. Оно ворвалось в дома завыванием сирены, грохотом разрывов и запахом гари. Ракеты летят здоровенными пачками, Железный купол работает на полную мощность, но противоракет хватает не всегда – слишком интенсивный обстрел.

Сходил на рыбалку, ага. Сейчас тебе. Господи, какая ерунда лезет в голову. Впрочем, ничего удивительного – голова просто пока не может принять ужасающий в своей простоте факт. Это война. Война?! Да, черт возьми. Да. Короткая передышка. Высовываемся на улицу. Где-то в Барнеа черный столб дыма. Еще один – ближе к морю, от нас метрах в шестистах. И вон там.  Попадания...

Много лет назад, в другой, совсем другой жизни случилось очень сухое лето, загорелись леса и торфяные болота. Я выходил из поезда на станции Чаща и не успел ступить на платформу, как в ноздри ударил едкий запах гари. Тревожный, страшный. Потом мама сказала, то для нее это запах войны. Мама, ты была права. Это он. Пожалуй, стоит спуститься в защищённую комнату. Бомбоубежище располагается в подвале. Вполне приличное. Часть соседей уже там. «Вода, чипсы, виски – хотите?» – улыбается молодой парень, живущий на втором этаже. Надо же, все уже принесли. Перед домом на стуле сидит еще один сосед. Еще вчера мы с ним обсуждали перспективы разведения червей во дворе. Есть один мужик в Петах-Тикве, у него можно раздобыть, а потом... Короче, есть технология.

Сосед обтачивает небольшим напильником какую-то хитрую рыбоуловительную приладу и грустно улыбается. Не пригодится. В ближайшее время, а то и не в ближайшее – не пригодится.

Сирена. Мощный залп. Успеваем заскочить в мамад. Гремит совсем рядом.

Это нас защитил соседний дом. Его немного посекло осколками сбитой ракеты, все в порядке.

А вот не было бы этого дома, все осколки достались бы нам.

В защищённой комнате собрался интернационал. Говорят одновременно на иврите, русском и даже испанском. И все улыбаются друг другу, что-то предлагают, приносят. Света нет, телефоны потихоньку разряжаются. Слава богу, тёща взяла трубку. Да, мы приедем, приедем, как только сможем. Но пока точно нет.

Постоянно перезваниваемся и переписываемся с дочкой. Все в порядке. Все живы.

Твою мать, это я сегодня выходной, а ребята-то едут на работу. Группа в Whatsapp ежеминутно обменивается сообщениями. Водитель нашей маршрутки колесит по Ашкелону под обстрелом, подъезжает прямо к домам, чтобы люди не стояли на остановках и открытых местах. Кто-то решается сесть и ехать в Ашдод, кто-то не может оставить дома детей. Но смена, пусть и не в полном составе, собирается и едет на работу. Ребята, держитесь! Смеются. Ну что, как вы? Доехали? Ну и отлично. В Ашдоде пока спокойнее.

Тем временем интернационал в бомбоубежище становится межвидовым. Сосед из 16-й квартиры привел двух своих псов. Обычно оные псы ведут себя весьма бесцеремонно, но сейчас лежат на бетонном полу и часто-часто дышат. А в глазах – немой вопрос: что происходит, двуногие?! Почему так страшно?! Терпите, собачки, нам самим сейчас хреново.

О, а ты откуда?

В бомбоубежище появляется третий пёс. Крупный, немолодой, в ошейнике. Наверное, гулял с хозяином, а тут началось.

Пес очень взволнован и не знает, как себя вести, тут же еще две собаки, и они хозяева. Но хозяева ведут себя спокойно. Ты только мою миску с водой не трожь, а так – ладно, располагайся пока. 

Да ты, брат, пить хочешь. Нет, эту миску мы точно трогать не будем, ты же не дурак. Идем сюда, тут кран. Вот, прямо из рук пей. Давай, давай.

Пес пьет жадно, а потом, повиливая хвостом, отходит в сторону и тяжело плюхается на пол.

Соседка с первого этажа приносит горячий кофе и что-то сладкое. У них газовая плита.

Опять сирена.  А потом опять и опять.

Но дело не только в обстрелах, происходит что-то еще. Что-то страшное, мы просто пока не знаем, не можем понять.

Звонит мобильник. Женщина отвечает на звонок и почти сразу начинает плакать. Что, что такое?! Скоро мы узнаем, что…

Узнаем, но не сразу поверим. Массовое проникновение нелюдей, прорывы пограничных заграждений. И зверства... Такие, что заставили бы содрогнуться самых закоренелых эсэсовцев.

Мы на всю жизнь запомним это ощущение бессилия и ненависти. Глубинной, заливающей все тело ненависти, у которой нет берегов. Нелюди, нелюди, нелюди. Упыри проклятые.

Эта ненависть сильнее страха.

– Эйфо ата? – отчаянно кричит в трубку парень с нашего этажа. – Где ты?!

Срывается с места и убегает.

Его квартира до сих пор закрыта.

Самолеты ЦАХАЛа прилетели не сразу, но как только над морем послышался низкий, утробный гул, стало спокойнее. По крайней мере, на душе.

Обстрелы временно стихли, удалось вызвать такси, чтобы поехать к теще.

Уходя на парковку, увидели, как молодой парень, утром предлагавший нам виски, появился у подъезда в форме и с автоматом. Наверное, отпускали домой. Суккот все-таки. Последний день... Он помахал нам рукой и опять улыбнулся. Если бы я верил в кого-то там, за облаками, просил бы его защитить этого парня, других парней и девчонок, спешно выбегавших из своих домов, чтобы вернуться на свои базы. Раненых, заложников, которых упыри вывезли в Газу. Тех, кто в первые же часы войны лишился своих домов и надежд. И всех нас, чья жизнь внезапно и непоправимо изменилась.

Но я верю только в самолеты ЦАХАЛа, танки и БМП. А еще больше – в потрясающую, невероятную силу людей, которые вдруг осознали, какая опасность свалилась всем нам на головы.

Тот, кто не живет в Израиле, не может этого понять до конца. Чтобы понять, нужно жить здесь. Но если кто-то думает, что опасность грозит только Израилю, выкиньте эти мысли из головы. Это касается всех.

Словно в страшной сказке, из разломов и бездн массово полезло Зло. Оно считает, что пришло его время.

Ошиблось. Эта ошибка будет очень дорого ему стоить.

Вечером рискнули снова вызвать такси и уехать домой. Там перепуганный кот, совсем как ребенок. И завтра на работу, подвозка забирает от дома, у водителя и так проблем хватает, еще он будет из-за меня маршрут менять.

Стояли в подъезде в ожидании такси, готовые в любой момент рвануть назад, если заорет сирена.

И тут зазвучали веселые молодые голоса. Шел армейский патруль. Человек семь парней и девчонок. Светлокожие, темнокожие, ивритоязычные, русскоговорящие. С автоматами наперевес. Совсем молодые, совсем. И уже совсем взрослые.

Мы переглянулись с женой и поняли, что оба плачем.

Израиль, я тебя люблю.

 

 

 

БЕЛАЯ ГОЛУБКА АШКЕЛОНА

 

У кота Нормана есть личное бомбоубежище.

По крайней мере, он так считает, и указывать на недостаточную защищенность этого места бессмысленно.

Как только начинает выть сирена, мы со Светкой вылетаем на лестницу, и далее – по обстоятельствам – либо стоим, прижимаясь к стенам, либо спускаемся в мамад.

Если точнее, ссыпаемся, с юношеской резвостью стуча пятками по ступеням.

Кот действует еще стремительнее – в буквальном смысле влетает под диван, успев превратиться в плоский черно-белый блин как раз перед заветной щелью. Норман очень хорошо ест и нагулял изрядно жиру, но в критический момент масса его тела удивительным образом перераспределяется, способствуя радикальному изменению формы.

Когда мы возвращаемся, отпыхиваясь после подъема на четвертый этаж, кот уже возлежит на столе рядом с компьютером и смотрит на нас с презрительной снисходительностью.

Жалкие трусы, оцените мое безмятежное спокойствие и невероятную стойкость. Ну да, ну да. Где был котоблин, теперь снова кот. Чародей просто.

Эх, Норман, честно тебе скажу, бывают моменты, когда мне тоже хочется стать тонкой, неуязвимой сущностью, которая в абсолютно безопасном месте спокойно переживает безумие снаружи. И чтобы потом пришли великаны, которые возьмут меня на руки, прижмут к себе и, ласково приговаривая что-то, будут чесать меня за ушами. А я бы мурчал, мурчал...

Ан нет.

Единственный потенциально возможный великан обитает непонятно где, и сотни миллионы голосов на разных языках одновременно умоляют его о помощи.

Но просьбы эти настолько противоречат друг другу, что в великанской канцелярии должна царить постоянная неразбериха. Или там тоже разные департаменты дерутся друг с другом за доступ к Самому, а заодно и за долю от райского бюджета?

Да уж, иногда проще и удобнее быть котом. Коты экзистенциальных вопросов не задают

Впрочем, некоторые вопросы Норман все же задает, если, конечно, я правильно его понимаю.

Почему и куда ты опять уходишь?

Что, не видишь, как я тут один скучаю?

А когда тут непонятно что бухает, где ты прячешься?!

Мне же страшно.

Вот ты опять пришёл, небось снова меня одного бросишь? Да, кстати, ты не против, если я тебя вот за эту руку укушу, не больно, честное кошачье?

Вечером, когда мы со Светкой приходим домой, кот блаженствует. Но при этом, похоже, внимательно следит за нашим душевным состоянием.

Если мы спокойны, можно носиться, играть, сбрасывать магнитики с холодильника и бесхозяйственно оставленную утварь – со столешницы.

Если же нервничаем, правильнее держаться рядом с диваном – а вдруг сейчас опять завоет, бухнет и содрогнется?

Это самое «а вдруг» теперь накрепко засело в подкорке не только у нас, всех таких из себя высших и приобщенных, но и у четвероногих.

Кошки, собаки и даже местные городские лисы теперь точно евреи, просто им никто этого раньше не говорил.

А теперь вот ракеты разъясняют.

Первые два-три дня собаки были в ужасе, по крайней мере, те, что жили в нашем доме. «Жили», потому что вскоре они на время исчезли вместе с хозяевами, перебравшись в более безопасные локации. Совсем недавно их громкий лай меня бесил, теперь готов признать, что уже по нему скучаю.

Непонятно сколько псов, выведенных хозяевами на прогулку ранним утром 7 октября, разбежалось при первом же звуке сирены и первом же грохоте разрыва над головой.

Один из обстрелов – далеко не самый мощный – мы со Светкой пережидали на подземной парковке под домом, в котором живет теща.

Это весьма серьезное сооружение, настолько масштабное, что до сих пор вынос мусора оказывается для меня квестом. Вниз, налево, направо, наверх... Нет, второй раз наверх, кажется, не надо. Да идите вы в ж... с вашим мусором!

Но в момент обстрела тут спокойно и даже по-своему уютно. Грохот почти не слышен.

Мы отсчитывали минуты после окончания сирены, не то, чтобы досконально исполняя указания Службы тыла, – просто уже вызвали такси, чтобы ехать домой.

Мимо просеменил пожилой перепуганный шпиц. На мгновение остановился, поднял морду...

До сих пор ком в горле – такой безнадежно-тоскливый был у него взгляд. «Все пропало. Я потерялся. Я не знаю. Я...»

Он метнулся в сторону и, горько повизгивая, побежал куда-то вглубь парковки. Даже погладить не успели.

Очень надеюсь на то, что он живет в этом доме или, по крайней мере, неподалеку.

До сих пор, подходя к дому тёщи, высматриваю его, но пока не видел.

В первый день войны из нашего двора исчезли кошки. Растворились в воздухе, распластались под кустами, забились в многочисленные, не известные нам щели.

Впрочем, буквально на следующий день они появились снова – есть, несмотря ни на что, хочется.

Кажется, теперь их еще больше, чем было. Возможно, у нас появились котомигранты.

Ситуацию на придомовой территории разруливают две кошки.

Одна из них невероятно ленива и толста, раньше каждый день на велосипеде приезжал ее человек и привозил корм. Теперь её человек не приезжает, и кошке приходится потрудиться, чтобы раздобыть пропитание. Судя по всему, справляется.

Вторую совластительницу двора наша дочка назвала Воплей. Небольшая черно-белая кошатина, отличающаяся невероятной разговорчивостью и приставучестью «застолбила» нас со Светкой в качестве своих человеков. Мы стараемся соответствовать: кормим, причем с запасом, поглаживаем, а Вопля выполняет свою часть сделки – встречает, провожает, разваливается перед нами, демонстрируя условно беззащитное пузо.

Похоже, в отсутствие собак Вопля стала чувствовать себя гораздо увереннее и явно привыкла к обстрелам. Да и защищённая комната теперь к её услугам 24/7: заходи, спи себе на оставленном кем-то матрасе, ни одна собака тебя не побеспокоит.

А еще есть лисы.

На второй день войны мы видели одну, трусившую в направлении моря. Лиса выглядела плохо, сильно припадала на левую заднюю лапу

Может быть, просто поранилась, может быть, вступила в конфронтацию с собаками. Пробегая, точнее, проковыливая мимо нас, лиса грустно посмотрела в нашу сторону и замедлила ход. Может быть, хотела подойти. Но быстро передумала и затрусила дальше.

Еще одну видели пару дней назад.

Эта выглядела гораздо лучше и тоже двигалась в сторону моря. Уважаемые лисы, если вы хотите в наше временное отсутствие поваляться на теплом песке, так ради бога, пользуйтесь. Там даже пара кресел до сих пор стоит – присаживайтесь, никто не помешает, даже армейские патрули.

Кстати, во время торжественно-делового прохождения второй лисы в непосредственной близости от неё находились местные коты и кошки.

И что?

А ничего.

Полное взаимное безразличие. Или перемирие на время человеческой войны?

Не знаю.

Вполне может быть.

А вот птицы ведут себя так, словно ничего необычного не происходит. Дуры.

Прошу прощения у тех, кто знаком с умными птицами, – возможно, я слегка перегнул.

Пару дней назад шел пешком, выбрав тот период времени, когда обычно не стреляют.

На недавно построенной детской площадке (огромная такая, чего там только нет) было пусто и тихо. Так сейчас на всех детских площадках в Ашкелоне. Да разве только здесь?

У самого края, там, где совсем недавно разбили газон и посадили какие-то кустики, пожилой мужчина выгуливал пожилого пса. Оба передвигались очень медленно, хозяин то и дело опасливо посматривал в небо над Газой, а затем – на ближайшие дома. Далековато вы забрели, ребята. Если завоет сирена, вам не добежать. Впрочем, и мне тоже. Но я-то кажусь себе молодым и полным сил, если что, сигану вон туда, там, вроде, безопаснее. Вроде.

Внезапно пес застыл на месте, и его взгляд сконцентрировался на какой-то точке метрах в трех правее меня. На что или на кого ты уставился? Ну надо же... Никогда не придавал особого значения символам, но в данном случае...

По асфальту семенила голубка. Миниатюрная, изящная. Белоснежная! Я, конечно, тот еще орнитолог, и вполне возможно, что Ашкелон давно заполонили белые голуби и голубки, и один я этого не замечал. Но клянусь – раньше такх тут не видел.

Белая голубка на затихшей детской площадке, в пустом на две трети городе, который обстреливают каждый день. Вот так.

Птица посимволизировала еще пару минут, после чего вспорхнула, пролетела над качелями и пропала. Пес покрутился на месте, выбрал наконец точку для свершения серьезных надобностей, а я пошёл дальше.

До тещиного дома добрался ровно в тот момент, когда начался очередной обстрел. Забежал на парковку, и как только разрывы затихли, высунулся на улицу.

Над синим морем распростерлось синее небо — абсолютно чистое, без единого облачка. Если не считать двух, совсем небольших, оставшихся после перехватов ракет. Два маленьких белоснежных облачка. Тот же цвет, абсолютно тот же.

Облачки медленно таяли, и через несколько минут в синеве над синевой не осталось ни малейшего следа.

А потом снова начали стрелять.

 

 

 

НАСТОЯЩИЙ БОЕВОЙ ПАНГАСИУС

 

Светка относится к пангасиусу с презрительным безразличием. С ее точки зрения, рыба эта водяниста, безвкусна и при любом удобном случае разваливается на мелкие кусочки.

Удобным случаем оказывается любая попытка приготовить коварного пангасиуса.

Я же отношусь к числу бесшабашных кулинарных экспериментаторов, для которых процесс не менее важен, чем результат.

Но почему именно Pangasianodonhypothalamus, в чьем латинском наименовании кроется нечто динозаврье?

А вот.

Выложив на витрину очередную коробку мощно замороженного филе морского языка (о, пангасиус многолик, среди прочего его называют и так), я вдруг задумался.

Выглядит сносно.

Недорого.

А почему бы, собственно, и нет?

ОК, Гугл. Давай колись.

И Гугл раскололся.

Ого.

Надо же.

Вскоре нашелся весьма изощренный рецепт приготовления гипоталамуса пангасианодона.

И я пропал.

Коварная водянистая рыба из семейства лучеперых растопырила свои лучи-перья в моем мозгу и застряла там намертво.

Я приготовлю тебя – именно так, как написано.

Израильским паспортом клянусь.

Два дня пангасанодон держал меня в напряжении.

Он навещал меня во сне, во всех подробностях приготовления. Он игриво подмигивал мне с витрины – вы когда-нибудь видели подмигивающее замороженное филе пангасиуса?

Я видел.

И час настал.

Я купил его. И все остальное, что требовала рецептура, тоже купил. Замечу, что по цене и весу это остальное сделало пангасиуса почти всухую.

Особенно по цене.

Засыпая, я еще раз вызвал видение готового блюда и злорадно улыбнулся.

Завтра, дружок.

Завтра тебе придется жарко, причем в буквальном смысле.

Разумеется, я проснулся раньше, чем собирался.

Отчасти виноват в этом кот, которому стало скучно примерно в половине пятого утра, а когда коту скучно, он приходит кусать меня за ногу. Но вы уже поняли, на кого следует возложить основную вину.

Часов в семь я встал и возложил.

О, как страстно я резал, обжаривал, смешивал, взбалтывал, снова обжаривал, тушил!

Светка ворочалась в кровати, разбуженная звоном, запахами и некоторыми фигурами речи, суть которых ясна, а вот конкретную форму изложения сути приводить, пожалуй, не решусь.

Наконец ставшие золотистыми куски филе утонули в овощном соусе, и я облегченно вздохнул.

Всё, родной.

Ты готов.

Я тебя сделал.

В буквальном и переносном смысле.

Возможно, по прочтении этих нескольких абзацев у вас возникло подозрение, что я курю не только сигареты.

Уверяю, нет.

Клянусь все тем же израильским паспортом.

Или, может быть, подумаете вы, у меня случилось легкое помрачение сознания?

Отнюдь.

Несколько дней подряд Ашкелон не обстреливали, и на время вернулось пока еще обманчивое ощущение спокойствия.

Но как мы все за него ухватились!

На детских площадках снова заскрипели качели.

Пока детей совсем мало, но уже, уже!

Пляж все еще пуст, но отдельные храбрые купальщики и сорвавшиеся с цепи рыбаки уже видны с тещиного балкона.

Боже мой, как это здорово – спокойно готовить на своей кухне, забыв о том, что такое постоянное ожидание сирены.

Оно вымораживает, сокращает горизонт будущего до нескольких минут.

И не столько потому, что страшно, – мы уже привыкли, страх несколько притупился, – просто нет смысла затевать что-то долговременное, если в самый разгар процесса полетят ракеты и ты рванешь на лестницу, а все тщательно подготовленное останется подгорать на плите.

Никогда не думал, что мир может быть настолько жесток, глуп и подл одновременно.

Что-то в нём непоправимо сломалось, несмотря на старания десятков тысяч чиновников из самых что ни на есть благородных организаций.

Или благодаря им.

Иногда мне кажется, что мы здесь сидим на островке, вокруг которого бушует океан ненависти, и только армия не дает этому океану окончательно затопить клочок суши.

И вот что я вам скажу. Эта армия отлично справляется. Как никто и нигде больше.

Конечно, в планах Генштаба нет ни единого слова о том, что одна из задач ЦАХАЛа – дать мне возможность спокойно приготовить пангасиуса.

Но – и тут я совершенно серьёзен – в какой-то степени так оно и есть. Армия работает не для того, чтобы психические отклонения группы отмороженных особей стали законами для миллионов (знаю я одну такую), а для защиты. Конкретно меня, Светки, Надьки и далее по всему списку граждан Израиля. Каждый из нас эгоистически начинает этот список с себя, но суть от этого не меняется.

И то, что почти через месяц войны хотя бы у части людей появилась возможность все же напомнить себе о том, как выглядит мирная жизнь, уже своего рода победа.

Может возникнуть впечатление, что я пропитался духом израильской пропаганды и израильской «военщины».

Что ж, даже спорить не буду.

Я тут много чем пропитался, и хрен теперь это из меня выпитаешь.

А пропаганда нам без надобности, 7 октября слишком доходчиво все объяснили.

И когда вы, дорогие мои друзья, приедете к нам в гости в Ашкелон отпраздновать победу, уже ту, которая с самой большой буквы, я приготовлю для вас этого символического пангасиуса.

Если захотите, конечно.

Потому что, признаюсь, хотя это действительно вкусно, на свете есть вещи куда вкуснее.

07.10.23 - 07.01.24

Ашкелон