• ЛИ-2024-№41

1

Не знаю – где, в каком пространстве,
в каком нехоженом краю
мы окунем к исходу странствий
в живую воду жизнь свою.

Но знаю – там, у перехода
в иной простор, в раздел иной
отыщем мы живую воду –
живую для Земли святой.

2

 

Витают в небе световые птицы,

Заглядывают в окна: тук-постук в стекло.

Ну, чисто рай открылся из больницы.

О. Боже-Боже! Как мне повезло!

Окно, однако, открывать не надо,

Чтоб хлебцем угостить в отсутствие врача.

Такие душки, что влетят в палату

И на седьмое небо втащат сгоряча.

Пусть там просторно, мило и приятно,

Плюс истина и высших смыслов взвесь,

Жизнь на Земле, признаюсь, мне понятней,

Предпочитаю оставаться здесь.

 

3

 

Заумь ветра,

прострелы мозга.

Иноземный

террор мертвецов.

А не выпить ли

просто пó сто?

Вдох да выдох…

В конце концов,

как бы ни было,

жизнь иллюзорна –

кинофильм,

что доставлен с небес,

и с экрана

лучом живородным,

в наше тело

сквозь душу влез.

Смотрим фильм,

в нём себя выбирая.

Не моя ли здесь

кармы кайма?

Тут лихач подкатил. 

– Кто до рая?

Про-о-ка-а-чу! Про-о-ка-а-чу!

Задарма!

 

4

 

На той, на этой стороне

В разрыве молний –

Стена, и буквы на стене:

«Кто жив, тот помнит».

Былое в изморозь тоски,

И горе в сборе.

Слова сбегают из строки,

Чтоб сгинуть вскоре.

Земные росчерки судьбы

Без даты смерти.

Никто! Хотя, казалось, был.

Да, был! Поверьте!

Пишите буквы на стене

Для междустрочий.

Кто жив, тот помнит поступь дней,

Пришедших с ночи.

 

5

 

Никто не застрахован от беды.

Никто не застрахован от утраты.

Где волчьи ягоды, там не цветут сады.

Где не цветут сады, там процветают яды.

 

6

 

Дрожит оконное стекло
ночной стрельбе в ответ.
В окно к нам пулю занесло,
как бабочку на свет.
В окно к нам пулю занесло
под отблески свечей.
Стреляет снайпер по Гило,
охотясь на людей.
Ерусалим – Ерушалаим,
неопалим – неодолим.
В какие выси ни взлетаем,
над высью той – Ерусалим.
Ерусалим – Ерушалаим,
молитва, заповедь и Гимн.
В каких веках ни обитаем,
душа с тобой, Ерусалим.
Стреляет снайпер по Гило.
Но душу не сразить.
И мы живем врагам назло.
Живем и будем жить.
И мы живем врагам назло,
мы Божий свет храним.
И Третий Храм с небес Гило
сойдет в Ерусалим.
Ерусалим – Ерушалаим,
манящий зов, пьянящий дым.
В какую даль ни уезжаем,
идем к тебе, Ерусалим.

7

 

В любви путей обратных нет.

И повстречаться можно снова

с влекущим отголоском слова –

«люблю» – и выдохнуть в ответ:

«В любви путей обратных нет».

 

8

 

И я, и ты… Бескормица свобод.

И я, и ты… Разомкнуто пространство.

И я, и ты… А с нами небосвод,

и светизна, и простота убранства.

И я, и ты… Не старимся, дожив

до возраста, достойного пророка.

И я, и ты… И пусть за смертью миф.

Но что нам миф, важнее нам дорога.

На срезе лет, сквозь толщи мирозданья,

в горячечном дыхании ночей,

живой и в мертвом – данностью преданья

и данностью оплавленных свечей,

я – вечность, слово и прочтенье,

ты – постиженье, логика, резон.

Я – перебор, сеченье, разлученье.

Ты – приговор, расплата и разор.

Я – человек, ты – истина познанья.

Наш век размечен у древнейших стен.

Мы – алеф-бет – пролог сказанья,

земная ось израйлевых колен.

 

9

 

Слепые ведут слепых

путями слепой надежды.

Им светит слепая звезда,

своим ослепленная светом.

Но сколько в пути не плутай,

окажешься в небе нездешнем –

наедине с душой своей,

дыханием Божьим согретой.

Живые ведут живых

по детству – любовью и лаской.

Потом, через годы взросленья –

напутствием и соучастьем.

Но вдруг обрывается жизнь

на самом разгоне в прекрасный,

в такой предсказуемый мир,

чарующий вечностью счастья.

О, Господи! Предвосхити

летопись жизни и смерти.

О, Господи! Пощади!

Избавь нас от этого знанья.

Часы живых, прошу,

с часами мертвых сверьте.

И вслушайтесь, и вслушайтесь

в их слитное звучанье.