• 2022-3(37)

ДВА КРЕСТА

 

* * *

Я из прошлого века, из его середины,

В нём спрессованы годы, будто в банке сардины.

 

Я из прошлого века, из годов повоенных —

Инвалидных, обидных, незавидных, забвенных.

 

Я из прошлого века, там, где соло трамвая,

Там, где гимн паровоза, там, где мама живая.

 

Я из прошлого века, в нём впервые, но гордо

И «люблю» я услышал, и «жидовская морда».

 

Я из прошлого века, но не весь — на две трети,

Знает это точнее Бог, но держит в секрете.

 

Я из прошлого века, я из этого века —

Я из двух веков сразу, словно Луций Сенека.

 

Это век мой последний, я — его подсудимый,

В нём уйду, не добравшись до его середины.

 

А пока что годами поистётртый, как джинсы,

Я вишу на подножке не трамвая, а жизни.

 

 

ТЫ
Пресвятая моя, таинственная,
Золотая моя, единственная,
Безгреховная, богоравная,
Нравом — ровная, ролью — главная,
В полдень — строгая, в полночь — милая,
Легконогая, быстрокрылая;
Хоть мала, а душой великая,
Кабала моя солнцеликая,
Неземная, неповторимая,
Вся родная и вся любимая,
Всех дороже и молчаливее…
Дай-то Боже, чтоб всех счастливее!

 

ДВА КРЕСТА
Несу я не один, а два креста.
Один бы нёс, наверно, лет до ста,
Но оба и до старости — не сдюжу.
И слышу отовсюду, их неся:
— Ты надорвешься, милый! Так нельзя!
Не погуби раздвоенностью душу!

Я сразу два креста не подниму
И потому влачу по одному:
Сначала пронесу один — и сброшу,
Затем назад приходится идти,
Чтоб по тому же самому пути
Туда же принести вторую ношу.

Так и хожу по собственным следам,
Слывя слугой не двух господ, а дам —
Науки и Поэзии, — при этом
Я их люблю и, зная, что дана
На две любви мне жизнь всего одна,
Мирю в себе учёного с поэтом.

Но растянулась каждая верста,
Умножив тяжесть каждого креста,
И я под ним уже подобен гному.
Не замечаю встречные года
И отдыхаю на ходу, когда
От одного креста иду к другому.

Не знаю, или пройден мой зенит,
Но безотрадной музыкой звенит
По-зимнему искрящаяся проседь,
И жжёт желанье острое, как нож,
Что надо бы с души одну из нош,
Пока ещё не поздно, к черту сбросить.

С одним крестом, хотя он и тяжёл,
Я дальше бы ушёл или взошёл
На более высокую вершину.
Но коль уж два креста душа несёт,
Пусть надо мной поставят люди тот,
Обняв который, этот мир покину.

 

* * *

Мне на рассвете шмель нанёс визит, 
Он, кстати, прилетел по птичьей визе
И надо мной, вибрируя, висит
В его на время приютившей выси.

В полях — перепелов переполох,
В деревьях — свет от гнёзд, ещё не свитых.
Как дышится, как хочется, чтоб вдох
За вдохом повторялся, а не выдох!

 

До горизонта самого лучась,
Даль вымыта, и всё на свете ново.
Душа моя на месте в этот час,
И в муках тишина рождает слово.

 

Ах, если б колокольчик зазвенел.
И человек, неся с вином две кружки,
Вбежал и, от волненья бел, как мел,
Воскликнул: — Сударь, к вам приехал Пушкин!

 

* * *

Война — беда и, значит, не одна

Приходит, с ней страшнее тишина,

Готовая от взрыва расколоться...

Село во тьме. Там дед, седым-седой,

Наполненное доверху водой

Ведро с луною тащит из колодца.

 

Он в хату принесёт его, кряхтя,

Осветит лик улыбкой, что дитя,

И руку запустив почти по локоть

В ведро, пошарит пальцами по дну,

Пытаясь вроде выловить луну,

А если не удастся — то потрогать.

 

Так чуть ли не у смертного одра

Живёт он от ведра и до ведра,

Его святою влагой наполняя.

Дед полуслеп, не слышит ни хрена,

Не знает, что кругом гремит война,

В которой, что ни пуля — то шальная.

 

И так бы жил в неведении он,

Ходил во тьме колодцу на поклон

И воду набирая ночью грозной,

Не знал ни сном, ни духом о беде

И, как ребёнок, счастлив был воде

Не лунной и не солнечной, а звёздной.

 

Осколком бомбы ранен был старик,

Он умирал и свой не слышал крик,

А рядом с ним так, будто ей неловко,

Не ведая, что замкнут этот путь,

По ободу ведра ползла чуть-чуть,

Как капля крови, божия коровка.

 

* * *
 Марине

 

Пересуды и кривотолки, 
Долетающие извне.
На соседней купейной полке
Ты лежишь параллельно мне.

 

Параллельно бегут под нами
Рельсы, шпалы, а провода
Параллельно в окне, как в раме,
Выплывают из никуда.

 

Прочь дорожные приключенья —
Параллельность не мой удел,
Мне по нраву пересеченья
Линий, сфер, плоскостей и тел.

 

И дорог, и тропы с тропою,
Птичьих трасс, расписавших высь...
И не чудо ли, что с тобою
Наши судьбы пересеклись?!

 

МАТЕРЯМ РОССИИ

Неужели, матери, России,

Тех, кого под сердцем вы носили,

В бой благословили, чтобы ныне

Шли они с огнём по Украине?

 

Неужели, матери России,

Вы из сыновей убийц растили

Для того, чтоб, сея смерть из мести,

К вам они вернулись «грузом 200»?

 

Неужели, матери России,

Для того вы сыновей крестили,

Чтоб убитым, с крестиком на шее,

На чужой земле им гнить в траншее?

 

Неужели, матери России,

Вы б, о том узнав, не голосили,

Как о каждом убиенном сыне

Матери их воют в Украине?

 

Неужели, матери России,

Вы у них прощенья не просили

За себя, а заодно за павших

Ваших сыновей отвоевавших?

 

Прежде, чем вторые жизни даты

Смертью уточнить, сыны-солдаты

Нашу землю кровью оросили ‒

Вашей кровью, матери России.

 

* * *

Мне бабушка, когда бульон варила

Из потрошков куриных, одному

Из всей семьи, всегда пупок дарила —

Желудочек куриный. Почему,

 

Не думал я, и был по-детски глупым,

И бабушкин намёк не понимал

На то, что для неё, по сути, пупом

Земли являлся, несмотря, что мал.

 

Мы обожали с ней друг друга оба.

Теперь, когда она уже вдали,

Я в Иерусалиме в Храме Гроба

Господня настоящий пуп Земли

 

Увидел, и былое озарила

Мне память, из которой я извлёк

 

Бульон, который бабушка варила,

Пупок в нем плавал, словно поплавок.

 

Как на волнах, в кастрюле он качался,

Подпрыгивал с ней вместе на огне,

А будучи готов, предназначался

Единственному внуку, то есть мне...

 

Потом не раз за годы, что уплыли,

В бульонах аппетитных и крутых

Я ел пупки, но бабушкины были

Вкуснее ‒ как из куриц золотых.

 

* * *

Я не покину Украину,

Я в ней живу, она — во мне.

Не страшно наступить на мину

И заживо сгореть в огне,

 

А страшно Родину покинуть

И на чужбину поменять,

Что всё равно, как сердце вынуть

И руку правую отнять, —

 

По сути, всё, чем строки эти

Пишу, бессонный старожил.

В конце концов на белом свете

Уже немало я прожил.

 

От лет или войны умру я, —

Плевать, не сдамся палачу

 

И жизнь не попрошу вторую ‒

Увидеть в первой я хочу

 

Как победила Украина,

И всё за то отдать готов,

Чтоб вновь на голову дивчина

Венок надела из цветов.

 

Чтоб все убитые воскресли,

Из смертных вырвавшись оков,

Чтоб вперемежку слышать песни

С лихой чечёткой гопаков...

 

Но на курок война нажала,

Заставив слепнуть от огня,

Она своё вонзила жало

В её проклявшего меня,

 

Кто подошёл душою ныне

Уже к такому рубежу,

На коем «Слава Украине!»

И под расстрелом я скажу.

 

* * *

Красиво умирает роза

В зелёной вазе у окна:

Склонившись, словно знак вопроса,

Теряет лепестки она.

 

Перед окном сидит старуха

И видит, кроме ерунды,

 

Что в вазе, как и в горле, сухо,

Но нету сил набрать воды.

 

Как роза, женщина, согбенна...

И без последнего глотка

Они умрут одновременно –

Прекрасных в прошлом два цветка.

 

ВОСПОМИНАНИЕ

Там, где горы дымят облаками

И вращают бессмертья штурвал,

Я листы А4 строками

Покрывал и тебя целовал.

 

Там, где чайки смеялись над нами,

И не знали мы, спрятаться где б,

Море вслух шелестело волнами,

Их листая, как Книгу Судеб.

 

Мы ее, по странице, читали,

Толковали вдвоем, как могли...

Только чайки вокруг хохотали,

Только горы дымили вдали.