* * *
В знойных руинах, не попирающих твердь,
Но – увлекающих ввысь,
миру солнечных пиний
В магии ласковой хвои – «Мгновенная смерть –
Высшее счастье для жизни…» – ответствует Плиний.
… В очереди к убывающей вечности, день
Ломится в окна, и, от попечения тюля,
Выйдя на солнце, врасплох застают свою тень –
К ревности иллюминированного июля.
В прятках с душою, забывшей себя на пиру
Радостной пластики, выпукло дышат с фронтона,
При родовой молодой неприязни к перу,
Девы и лозы – лазутчики Анакреона.
Как ни юродствует солнце, дожди ни секут,
Пуще язвя, - в новизне узнаванья прелестней,
Так гулко пьют и в тимпаны, без отзыва, бьют,
И от ударов судьбы заслоняются песней,
Что сторонятся их, хвойную тень теребя,
И, в летаргическом времени,
искус сатира,
Перемещаемый взгляд, обращенный в себя,
Видит и горы, и море – лазутчиков мира…
* * *
Долорес К.
Неуступчива юность в своих заблуждениях, чьи
Парадоксы скудней, чем скучнее…
В грехах анонимна,
Чаще взбалмошна женщина, зеркало возраста и,
В перспективе, своя же соперница. Это – взаимно…
Отчужденность от мира на них вымещают, и речь
О приватном Эдеме… С брожением пар за портьерой,
В бирюзовых традициях мифа, любая из встреч
Разрешается играми Вакха в союзе с Венерой,
Жизнь ее истекает сердцами гидальго, в крови
Ностальгический голод, И тем, посвежев, очевидней
На душе вояжера следы переметной любви…
Породненным пороками, как отщепенцам, обидней
Добродетель в весне, в той, что, всмятку, царит, теребя
Молодую листву в глубине помраченного сада.
Обращаясь к себе,
зачастую не слышат себя,
Не познав глубины уязвленного сердца.., досада…
В освоенье с забвением, все виртуальней Эдем,
Оставляя от жизни щемящую графику сучьев
Вместо вешней листвы, и протяжней объятия, чем
Беспощадней «недуг, именуемый временем…», Тютчев.
В НИЦЦЕ
Вишня – дороже, тунец же – тучней… На рынке
Близ Массена – оглушительней бюст блондинки,
Впавшей в прострацию, – время ожесточенней
Борется с женщиной, нежели с вами. Что в ней
Зимнему сердцу? «Не вещи (по Эпиктету)
Мучают нас – представленья о них…». Предмету
Ваших мытарств юбки стали, треща, теснее,
Овод Овидия вьется, язвя, над нею.
Солнечный час… А в душе повседневный голод
На сахаристый, как в давешнем детстве, холод,
Горстку брусники… Но, вставшее на котурны,
Время бессильно в рацеях. Кивок фортуны
Не обращает, призывный, гиперборея
В лиценциата… Настойчивей и бодрее,
Дело всей жизни – достойная смерть… С годами
Зов безупречности овладевает вами.
Невыразимое, в смерти – как при омерте,
В шрамах, лицо – карнавальная маска смерти,
И она, в бдении бледных эринний, вправе
На сострадание крупнозернистой яви...
***
Встретим, бодро скрипя, импульсивною инвективой
Неожиданный холод! В разгаре румяный флирт
С юной лыжницей… Снег, настигаемый перспективой,
Обрывается за горизонтом. Условный мирт,
Увенчавший чело селадона, иссякнет днями..,
В темпераментной темпере полдня, бодра сама,
В снах термита свежо обираемая ручьями,
Обреченно иссякнет в порошах своих зима.
На припеке – слезою обтаивает сознанье…
Накрывая горячие губы, неловок рот –
У зардевшейся, у простирающей обаянье
Конфидентки – на зимний ландшафт, на сугробы… Вот,
Фанатичку фантазий – бросает в жар, и, в соседстве
С рефлективной природою, вслушиваясь в нее,
Сам секрет совершенства – в горячем несовершенстве
Черт стремительной лыжницы, взявшей – кульбит! - свое.
Заточимый в эпитет, предместию для контраста,
День в провиденциальной провинции – алым бьет,
Простираясь в аортах. Скрипучий постскриптум наста
Под летящей стопой – своего летописца ждет.
Душу не обнести ни стеной, ни обетом – втайне
От себя же… Блаженно оттаивая в тепле,
Чем надсадней зима, тем отвесней воспоминанья
О горячих кульбитах в заснеженном феврале.