• 2023-1(39)

***

Я тебя не выбирала, ты меня подобрала

и на дурочке сыграла, надарила барахла:

косы, ломкие запястья, сердца мякиш, воли пшик,

глаз обманное ненастье и ледышку под язык.

 

Сбросила, не доносила на отеческом плече,

шарик выдала красивый и сиреньку в кумаче.

Не оставила без крова, дотянула до звонка,

став священною коровой и проклятьем на века.

 

Возносила ввысь стократно, но не забывала там.

Если сразу непонятно, то качелькой по зубам.

Коллективную упорно прививала мне любовь

краткой азбукой заборных, бесконечно емких слов.

 

Под одежкой на тесемке все болтаешься ключом,

тянешь в душные потемки, пахнешь маминым борщом.

Там не сладко, но пристойно, из-за пазухи твоей

в щелку виден град престольный в вихре белых голубей.

 

Я ж никто в твоей глубинке, в пирожке — дворняжкин фарш.

Славословлю без запинки под «равняйсь» и «шагом марш».

Я впитала с малолетства, как с тобой мне повезло

жить по совести, по средствам — всем врагам твоим назло.

 

Подмалеван к первомаю светлой памяти барак.

Ты же милая, не злая, но какая дура — мрак!

Без страховки бесполезной по отмашке подлецов

балансируешь над бездной на резинке от трусов.

 

Я не верила злословью и сама себе врала,

воевала с нелюбовью всех, кому ты не мила.

Мне любовь моя постыла, как с червями каравай,

Ты ж меня не отпустила — надкусив, перекрестила.

Потроши и отпускай!

 

 

Черновик

 

Я — и река, и песок, и следы твои.

Я предрекаю, ни слова не говоря,

гибель звезды, продлевающей путь змеи,

имя цветка, над которым взойдет заря.

 

Я говорю на твоем языке с тобой,

хочешь записывай, хочешь запоминай.

Слово шлифованный камень, бери любой.

Может, за век наберешь и на свой Синай.

 

Я поразил тебя и отразил в реке,

там, где родник забывает о тверди дна.

Я не в ответе за то, что в твоей руке.

Правда — твоя, но впоследствии — не одна.

 

Я отпускаю единственный миг — лови!

Здесь полагается сметь говорить и цвесть.

Я отворил тебя и растворил в любви.

Если не смеешь, ступай и живи как есть.

 

Знай, донесу Я тебя, как сакральный смысл

только до точки исхода, а дальше — сам.

Я написал тебя, Я же и кровью смыл.

Пробуй читать и не верить своим слезам!

 

Ты черновик мой, но править тебя не мне.

Устье реки — небесспорный конец строки.

Я допустил тебя, предположил вчерне

и отпустил, как живое перо с руки.

 

 

Первый

 

Как первая улыбка, снег

был ослепительным и новым,

как первый поцелуй во сне,

он продолженья не сулил.

И озирался человек,

и был он к счастью не готовым,

с одной заботой в голове —

хватило бы на зиму сил…

 

Хватило б нежности на век,

или хотя бы напоследок,

светило б солнце в синеве,

хотя бы только по утрам.

Снег ничего не означал,

неслышно вспархивая с веток,

а про начало всех начал

ты, дуралей, придумал сам.

 

Снег шел, свободен от забот

о том, что происходит свыше,

он первым был не первый год

и был привычен ко всему.

И, как обычно, в свой черед

он поглазеть на волю вышел,

и умывался снегом кот,

и посвящался снег ему.

 

И человек, и снег, и кот,

и ртутный столбик зимних виршей,

и вновь состарившийся год —

все это было и не раз.

И все, как водится, пройдет,

И ты пройдешь, но раз уж вышел,

возьми от жизненных щедрот

кота и радуйся сейчас.