• 2024-2(44)

Проза

 

Петр Пыталев — I место

 

ВОЗВРАЩЕНЕЦ

 

Знаменитость — профессора экзонаук Волоколамского — привел на лекцию седовласый младший научный сотрудник Дундуков. С ним в институте считались: даже академики заискивали перед ним, потому что именно он на факультете нанотехнологий составлял расписание занятий, удобное для каждого преподавателя, и старался учесть все их капризы. Он выручал преподов: если кто из них приболеет или вынужден уехать в «творческую» командировку, Дундуков мгновенно находил замену. Он привел Волоколамского в аудиторию без пяти минут магистров, откровенно подобострастно кланяясь ему. Сказал, что счастлив оттого, что когда-то учился на одном курсе с именитым гостем; негодовал, что оригинальные идеи студента Волоколамского одиозная наука тогда не признавала, его вынудили эмигрировать, грубо говоря, послали... очень далеко… Но за границей он пошел еще дальше, так впереди всех, что стал основоположником совершенно нового мировоззрения. Теперь, когда у него за плечами — многолетняя работа в Йельском, Гарвардском и Оксфордском университетах, он решил вернуться на историческую родину, чтобы безвозмездно поделиться с ней своими открытиями. Возвращенная наука будет, несомненно, куда полезнее, чем литература возвращенцев — писателей-эмигрантов… Причем, «возвращенцев» звучало как «развращенцев» или «извращенцев»…

Вам повезло, заключил Дундуков, что сегодня у вас Волоколамский презентует фундаментальный свой научный труд «Вибрация пикселей». При этих словах Дундуков поднял и показал увесистый том в золоченом переплете и бархатной суперобложке: 666 страниц, уточнил он. Однако оглоушить студентов такой рекламой не удалось. Завтра предстоял самый серьезный профильный экзамен, поэтому, как только Дундуков на цыпочках вышел, а ученый-возвращенец стал настраивать фильмоскоп для проектирования на экран диаграмм, графиков и расчетных формул, — каждый углубился в свой айфон, айпад, смартфон… Только Вадик Докучаев, у которого страх перед экзаменом пересиливало природное любопытство, настроился вполуха на объявленную новизну. Внешний вид Волоколамского обнадеживал: одет он был в секондхэндовское, видимо, что подвернулось под руку; голова была лохматая; на аудиторию не обращал никакого внимания, наверное, от самоуглубленности, и если бы показал ей язык, был бы вылитый Эйнштейн. Вот те отрывки, что доходили до сознания Докучаева:

 

«…в начале, конечно, было не Слово, а цифра 2, ибо мир двоичен, как «да» и «нет», как «свет» и «тьма», как «отсутствие» и «наличие», «жара» и «холод», «добро» и «зло»…  

…венец цифровизации — киборг, неотличимо похожий на человека, значит, мы сотворены в двоичной системе органики, которую пытаемся воспроизвести из неорганических соединений…

…цифра 2 — основа бесконечности, смотрите на график гиперболической зависимости: 2, 22, 23, 24… 220 … 240... и так далее, все круче и круче… Так же круто разбегается наша Вселенная…

…до Большого Взрыва, известно, ни пространства, ни времени не было… была только точка, точка отсчета… механизм образования пространства открыт мною… какая главная характеристика пространства? Объемность! В чем она заключается? В трех измерениях: длина, ширина, высота… Точка сперва вытянулась в длину, образовалась линия, видите? А что такое линия? Проекция плоскости. Точнее, двух перпендикулярных плоскостей, которые вытянулись из линии вверх и вниз, вправо и влево. Но объем появился лишь после того, когда из-за внутреннего напряжения, началось расслоение плоскостей, они разошлись вверх и вниз, влево и вправо и образовался куб — пространство… Большой Взрыв произошел тогда, когда появилось то, где можно взорваться… под действием взрыва плоскости отодвинулись на расстояния, равные миллиардам световых лет и современными средствами пока не могут быть обнаружены…»

 

Докучаев насторожился. Может, Волоколамский — не профессор, а артист эстрады? И это его лекция — это всего лишь проверочный тест перед экзаменами по теории струн, сочетающей в себе идеи квантовой физики и теории относительности? И оценка будущих студентов будет зависеть от реакции на эту «лекцию»? Он обвел взглядом аудиторию: все его товарищи были «в отрубе», уткнувшись в свои конспекты, записанные в айфонах, айпfдах, смартфонах… Между тем, возвращенец продолжал и, переходя от одной теме к другой, невнятно проборматывал некоторые слова, так что «популяризация» звучало как «популизация», «эксперименты» как «экскременты», «модификация» как «мудификация»… Волоколамский перескакивал с темы на тему, лишь тезисно обозначая их.

 

«… мною убедительно доказано, что к моменту высадки первой экспедиции на Марс, вполне возможно падение на Красную планету крупного астероида, целиком состоящего из бриллиантов, таким образом, проблема окупаемости дальних космических полетов будет снята…

…мною предложена вместо паросиловой установки паронормальная: она успешно опробована при сжижении атмосферы антагонистического общества…

…в области генетики самым значительным я считаю мое открытие местонахождения ДНК Бога в каждом человеке: мне удалось ее выделить из стволовых клеток пункции спинного мозга, взятой между третьим и четвертым позвонком…»

 

— Пэ-пэ-позвольте… вопрос?! — вскричал Докучаев.

Волоколамский мило улыбнулся и сделал широкий жест:

— Пожалуйста, молодой человек! На любой вопрос — любой ответ!

— Скажите, уважаемый профессор, а ДНК Черта где в нас находится?

— Интересный вопрос, спасибо. Исследования не завершены, но могу заверить, что у меня есть уже серьезная гипотеза. В зависимости от сексуальной ориентации…

 

Тут прозвенел звонок на перемену. Все вскочили, но вошел Дундуков и дал знак сесть. Поинтересовался у друга юности, как его лекцию воспринимала аудитория. Волоколамский похвалил студентов за внимание: стояла абсолютная тишина.

— Если кому-то что-то где-то было непонятно, — предложил он, — останьтесь. Я готов трудиться всю перемену.

Студены загалдели: нет-нет, все было доходчиво, убедительно, с демонстрацией слайдов…

— Тогда поблагодарим господина Волоколамского за глубокую, содержательную, можно сказать, блестящую лекцию?! — предложил Дундуков.

Грянули аплодисменты. Возвращенец с достоинством раскланялся. Дундуков взял его под ручку и повел к себе в кабинет выпить коньячку и повспоминать бедную юность. Оговоренный гонорар, сообщил он, на кредитную карточку уже перечислен.

Аудитория мигом опустела. Остался только Вадик Докучаев. Некоторое время он сидел, поставив локти на стол и охватив голову руками, почесывая ее пальцами. Потом спохватился: в Оксфорде проходит стажировку приятель. Вышел на него по скайпу, попросил срочно узнать все, что знают там о Волоколамском. Действительно, Волоколамский работал в университете. Сторожем. В сторожке был компьютер, с помощью которого он охотился за научными «утками» и настрелял их великое множество. С этой добычей в нашем обществе «Знания — сила» его приняли с удовольствием, зачислили штатным лектором-попу…ляриза… популизатором науки.

 

 

 

Поэзия

 

Сергей Плышевский — II место

 

Видишь, как раскрутилась судьбы спираль.

Все, о чем и подумать нельзя посметь,

Беззастенчивый циник у нас украл

И расчеты ведутся на жизнь и смерть,

На простые предметы как горсть воды,

На открыто и честно глаза в глаза,

И от ясного смысла простой беды

Наполняется беженцами вокзал;

Уезжают они в никуда, в нигде,

Бросив книги и шмотки, и всякий скарб,

Лишь беззвучно помолятся той звезде,

От которой порой нисходил загар;

Помоги нам, всевидящий глаз небес,

Извини, что на небо порой ворчим,

Упаси наше поле и дом, и лес,

И верни нам целыми всех мужчин.

Нам ведь только вырастить детвору,

И садить в печи золоты хлеба,

И со всеми равная на миру

Наша в общем строю хуторов изба.

Но меняется день на ночную чернь,

И молитва солнышку не слышна,

И вдали, как гигантский голодный червь,

До рассвета ворочается война…

 

***

 

Весна споткнулась о буран,

Переходящий в ливень, льнущий

К дорогам паркам и дворам,

К неразличимым берегам

Небес распахнутых конюшни,

Откуда топот всех погод

Стремится пасть на наши плечи

Нелепым графиком щедрот,

В котором скрючилась дугой

Система всех противоречий;

До вспышки солнца, царства дня,

Разрывов облачной завесы,

Где блики вышнего огня

Продляют день, тебя обняв

Фатой космической невесты,

Где все дела сданы на суд

Момента времени и ночи,

Где легкость нежности несут

В неиссякаемый сосуд,

В котором разум обесточен;

 

Где все решает миг — рефлекс

На каплю влаги атмосферной;

Весной командует Телец,

Наш вдохновитель и делец

Консерваторный и консервный —

В своей жестянке защищен,

Невозмутим и тем несносен;

Скрипичным гаечным ключом

Руководит звучаньем пчел

На партитуре буйных весен…

 

***

 

Сокол-сокол-воробей, клюв да когти;

все устали от скорбей, все оглохли,

руку к небу протяни, дождик вылей,

в поднебесные огни да на крылья.

А без крыл, без высоты ты — двуногий,

развели к тебе мосты братья-боги;

надоело — сделай дом из картона

и увиливай ладом, мой котенок.

Скоро станут коготки поострее —

можно вплавь на Соловки с Енисеем,

там нет места от могил, боже святый,

взял и заживо забрил-ся в солдаты.

Говорили — не шути, не якшайся,

станешь ты парашютист с аусвайсом,

отрасти себе рога вместо выси,

неудачи на торгах в небо высыпь.

А без неба есть душа только в пятках,

звезды –—дырками в дуршлаг — да в тетрадках…

Ну, залез на пьедестал, ну и грешен,

высь от низости чиста, мой олешек.

 

 

 

Рита Инина — I место

 

Два стихотворения о любви с расстоянием в один год…

 

День благодарения, воздух пропитан корицей,

Как бисквит в блюдце рома;

Ты опять объясняешь мне Кустурицу

И исход народностей Рома,

А я вспоминаю наше время в Риме,

Как мы заблудились с тобой в Колизее,

И долго бежали по периметру

 

Растянутого эллипса, расталкивая толпу ротозеев.

Ты ждал меня на короткой оси арены,

А я балансировала на длинной,

Разгоняя застывшую кровь в венах

Железом гемоглобина.

 

Потом ты вышел на станции Campus Martius

И сел на автобус, чтобы успеть к Помпейским землетрясениям,

 

А я сошла на станции Поле Марсово,

Озадачиваясь: Целовал ли поэт Канегисер стихотворца Есенина?

 

Думал ли он, что взаимность сторицей,

А может быть и вознесение

Будет ему наградой за убийство непоэта Урицкого?

 

Прошел год

 

А говорят, где-то есть Италия…

И прекрасный Давид,

Там весь голый стоит,

 

Пока я тут ковыряюсь в чужих гениталиях,

И заправляю туда пластмассовые трубки.

Да. Чтобы человек мог пописать, хотя бы раз пять за сутки.

 

Вам неприятно это слушать?

— Я очень сожалею.

 

Наверное, не надо на ночь много кушать?

Ну, чтобы не мучить трахею?

 

А ведь и правда, где-то была Флоренция,

И ты меня ждал у академии,

Мы следовали тенденции

Каникулярного времени:

Ложились спать поздно,

И вставали не очень рано…

И этот сезон гриппозный,

приправленный колоратурой сопрано,

оглушал нас высокими нотами…

И мы открыли го-ло-во-кру-же-ни-е,

когда измеряли лотами

глубины вза-и-мо-вну-ше-ни-я:

Мы сами составили подробное расписание,

как жизни занудность прервать вакацией,

и окунуться в бессмысленное блуждание

в чужой истории и временной иммиграции.

Ты помнишь, как мы играли в Театр дель Арте?

 

И ты был моим Арлекином,

А потом, увлеченный азартом

Зачем-то увел у меня Коломбину.

 

Я не сердилась, ну что же:

Следуй канонам либретто!

И белый Пьеро подытожен

Глухим ударом кастета.

 

Наплевать. Мы сыграли этот сезон

— Нам не нужна вечность,

Пусть погрустит в перерыве буффон

У полки библиотечной…

А я вернусь с гастролей домой,

Достану из шкафа халатик белый

И буду опять сестрой

Для тихих, немых и несмелых.

 

Я помню: в моих ладонях морда твоя небритая

Так вкусно пахнет турецким кофе…

По имени Бачо крем Флорентийский, взбитый

впитал все желания корникопии…

Прошло рождество и год новый

родился нам на удачу:

Почем молочко от безумной коровы?

20 евро на кон и 20 пятаков сдачи.

 

 ***

 

пустой партер,

униформист метет опилки,

остались дома на серванте

моих любимых слов копилки,

забытой лампы радианта

еле мерцает на манеже,

мелодия Tombe La Neige

роится пылью на галерке.

паяц, замешкавшись в гримерке,

сметает с плеч муки порошу,

у двери черные галоши

поймали света яркий блик,

 

так муху вязкий каучук

в полете бреющем настиг

и держит крепко без натуг…

лежит потрепанный парик

забытый рядом на барьере,

а если я его примерю

и колесом пройдя блицкриг,

откинув догмы суеверий,

составлю жизни чистовик?