• 2023-2(40)

Поэт Дмитрий Бобышев: «Мой девиз: «Учись на всем»

 

Дмитрий Бобышев — личность в мире поэзии, которая не требует представлений. Ученик Анны Ахматовой, которому великий поэт посвятила свое знаменитое стихотворение «Пятая роза», и сегодня создает велколепные миры — свои поэтические произведения. Он живет в штате Иллинойс (США), преподает. Об этапах творческого роста, поэзии, многом другом — важном и сокровенном — в материале настоящего интервью.

 

Дмитрий Васильевич, возраст как-то влияет на ваше самочувствие, мироощущение?

 

Бывает и наоборот: самочувствие влияет на возраст. Порой чувствуешь себя молодым, готовым на труды и подвиги, а порой — старым, как горы. Заимствую это сравнение у одной очаровательной филологини, вполне еще моложавой. Главное, чтобы башка была на плечах и хорошо работала, тогда возраст не имеет значения.

 

Вы родились в 1936 в Мариуполе. Когда в последний раз бывали там?

 

Мать приехала рожать меня в Мариуполь к родителям, а затем вернулась со мной в Ленинград. Они с моим отцом круглый год оставались в Ленинграде, а меня отвозили на все лето к деду и бабушке. Так было и в 1941 году, но когда немцы вплотную подошли к Мариуполю, нас вывез из-под обстрелов мой дядя, служивший на Южном фронте, и мы покинули город с отходящей военной частью. С тех пор я там уже не бывал.

Много лет спустя мариупольцы отыскали меня в Америке и как земляка поместили в список известных горожан, а я отправил свои книги туда в городскую библиотеку.

Но вот опять война, и снова мой Мариуполь оказался под вражеским огнем. У меня надорвалось сердце, когда я увидел в новостях, как Путин разбомбил роддом №1, где я появился на свет. Я увидел чудовищную воронку до дна земли, понял, что это убита моя жизнь, и проклял Путина и войну.

 

А другой город вашего детства — Тбилиси. Какие воспоминания остались о нем?

 

В Тбилиси была лишь остановка на несколько дней. Помню головокружительный вид с пешеходного моста через Куру на ее мутные буруны, помню трели сверчков и запахи южной ночи, но вскоре нас перевели в Кутаиси, и там мы расквартировались надолго. Родители оставались в голодающем Ленинграде, отец погиб, а мать вывезли на поправку. Я подрастал, но в грузинскую школу не шел. Любимая тетка, ставшая мне «двоюродной матерью», научила меня грамоте. Там тоже было довольно голодно, кукурузные чуреки казались пищей богов. Лакомились орехами, инжиром. Где-то далеко за окружающими горами слышалась канонада, орлы летели оттуда стаями, как обычные вороны. Но было тепло почти круглый год. Лишь однажды, проснувшись, я увидел убеленный двор и цветущий куст роз под снегом. Это вызвало бурный восторг, я носился по снегу кругами и в результате слег с простудой. А летом за мной приехал морской офицер в белой фуражке, в мундире, с пистолетом и кортиком, объявил себя моим отчимом и увез обратно в Ленинград к матери.

 

Кто ваши учителя в поэзии? Помимо Анны Андреевны Ахматовой, вашего главного учителя, разумеется...

 

Мой девиз — учись на всем. Можно даже сказать, что «я ученик воды проточной», как написал другой мой светоч Осип Мандельштам. Но самым первым, как ни странно, оказался для меня австрийский гений Райнер Мария Рильке. Еще в школе я прочитал растрепанный том прозы, даже не зная, кто автор (а это был он), и настолько проникся строем его мыслей и образов, что под их воздействием стал сочинять стихи.

 

Ахматовские штудии и знаменитый круг «ахматовских сирот», 1960-е годы, расцвет кружка. Вас можно назвать шестидесятником или это слишком расплывчатое понятие?

 

Нет, я ни на йоту не принадлежу к шестидесятникам, если считать таковыми плеяду московских поэтов, с либеральным шумом выдвинувшихся во время хрущевской оттепели и собиравших стадионы на свои чтения. Либералами они все-таки были частичными и разрешенными не столько начальством, сколько политическим моментом, старались «и нашим, и вашим», жонглировали между публикой и властями. Но двери в печать быстро захлопнулись, и кто не успел, тот остался со своими рукописями на долгие годы. Мы с друзьями поэтами рано попали под газетную критику, а каяться и подлаживаться не хотели, недаром Ахматова нас назвала «аввакумовцами» в памятъ о непокорном протопопе. Вот и пришлось идти в самиздат, а затем вопреки всем запретам печататься за границей, что привело меня естественным путем к эмиграции.

 

Каким вы вспоминаете то время? 

 

То было время обманных надежд и несбывшихся ожиданий. Мы бились, как рыбы об лед, — это «я говорю за всю среду, с которой я имел в виду сойти со сцены и сойду», если цитировать Пастернака, нашего тогдашнего образца Поэта.

 

С кем из шестидесятников вам приходится общаться сегодня? Мы понимаем, что многие уже ушли. Даже из круга Ахматовой, уже нет с нами Бродского и Наймана...

 

Да, из них почти никого не осталось, но я общаюсь теперь с огромным кругом — если не сверстников, то во всяком случае современников, — благодаря новейшим средствам связи. На фейсбуке у меня три с половиной тысячи заочных друзей, и это число постоянно растет. Я читаю их сообщения, а они — мои, с некоторыми из них переговариваюсь по видеосвязи. В интернете есть персональный сайт, на котором выставлены мои сочинения: оцифрованные книги стихов и поэм, тома воспоминаний, статьи о поэзии, отзывы критиков, интервью, видео, а также рисунки и фотографии. Компьютер ведет счет читателей и прочтений — их тысячи, при этом оказывается, что по-русски читают во множестве стран по всему свету. Весело бывает смотреть на их разноцветные флажки!

 

Иосиф Бродский полагал, что будущее русского стиха связано с развитием просодии, с открытием новых размеров — более широким применением дольника и акцентного стиха. Вы согласны?

 

Я ни в чем не согласен с Бродским, он наговорил много случайной ахинеи, а вы, его почитатели, стараетесь выискать глубокий смысл там, где его нет. Ему, например, «ворюга милей, чем кровопийца», а мне не милы оба. Ну, и так далее, вплоть до его постыдного сочинения «На независимость Украины».

 

Но что касается будущего поэзии, то русский язык, к счастью, еще не устал от нашего виршеплетства. Он по-прежнему богат грамматическими формами, спрягает глаголы и склоняет по падежам не только имена существительные, но и числительные, и прилагательные, и некоторые имена собственные, и даже местоимения, что, конечно, усложняет его изучение, но зато дает неисчерпаемый источник для свежих рифм. Он не закован в синтаксис, а потому свободен и гибок. Любое слово можно ставить на любое место, и всякий раз получается иная интонация. Он податлив и легко ложится под любую метрику. Кроме того, можно бесконечно черпать идеи из других поэзий. Будущие таланты в этом разберутся, а жизнь подкинет им новые темы и сюжеты.

 

Тот же Бродский очень любил Венецию, а также «северную Венецию» — Петербург. А у вас какие любимые литературные места на карте?

 

Кто ж их не любит? Миллионы туристов подтверждают это. И я бывал счастлив в обеих Венециях, в каждой оставил часть моего сердца, посвятил им в сумме множество стихов, а в Петербурге оставил еще и половину жизни. Но, повидав много других великих городов, вторую половину я счастливо доживаю на Иллинойщине, в сдвоенном университетском городе Шампейн-Урбане, где находится наш с Галиной Романовной славный домишко. Это место я уже застолбил на литературной карте (см. мои оды «Жизнь Урбанская», «Квад», «Города», «Отель», книгу «ЗЫ», а также «Ягодки графа Шампанского)».

 

Мы знаем, что литературная школа Петербурга всегда была сильна. Следите ли вы за прозой и поэзией литераторов из Петербурга? И кого можете отметить из ныне живущих и уже ушедших петербургских/ленинградских авторов?

 

Конечно, я посматриваю на то, что там печатается в журналах, — например, в «Звезде». Но в России сейчас военная цензура, протестовать опасно, на известные темы нельзя и пикнуть. Поэтесса из Петербурга Татьяна Вольтская написала сильнейшие стихи о войне в Украине — ей тут же присвоили статус иноагента. Некоторые литераторы призывного возраста вынуждены скрываться от мобилизации, закрываются печатные издания. Но Музы не молчат, вопреки грохотанию гаубиц.

 

Вам присылают стихи молодые литераторы на отзыв?

 

Да, бывает, и я стараюсь отвечать. Но иногда присылают такое, что нет слов...

 

Что такое вдохновение?

 

Это радостное и удивительное состояние удачи или неожиданной награды, которое наступает во время творческой работы, когда напряжены все силы ума и сердца, и наступают моменты духовной «сверхпроводимости». В эти моменты сознанию отворяются небеса, а воображению открываются такие ходы, образы и сюжеты, о которых иначе никогда бы не догадался.

 

И напоследок я желаю Вам здоровья и много новых стихотворений. Спасибо за интересную беседу!

 

И вам спасибо. Удачи