• 2020-4 (30)

Сонеты 41 — 50

 

 

Sonnet 41

 

Yet why, of one who loved thee not, command
Thy counterfeit, for other men to see,
When God himself did on my heart for me
Thy face, like Christ's upon the napkin, brand?
O how much subtler than a painter's hand
Is love to render back the truth of thee!
My soul should be thy glass in time to be,
And in my thought thine effigy should stand.
Yet, lest the churlish critics of that age
Should flout my praise, and deem a lover's rage
Could gild a virtue and a grace exceed,
I bid thine image here confront my page,
That men may look upon thee as they read,
And cry: Such eyes a better poet need.

  

 

 

Sonnet 42

 

As when the sceptre dangles from the hand
Of some king doting, faction runneth wild,
Thieves shake their chains and traitors, long exiled,
Hover about the confines of the land,
Till the young Prince, anointed, takes command,
Full of high purpose, simple, trustful, mild,
And, smitten by his radiance undefiled,
The ruffians are abashed, the cowards stand: —-
So in my kingdom riot and despair
Lived by thy lack, and called for thy control,
But at thy coming all the world grew fair;
Away before thy face the villians stole,
And panoplied I rose to do and bear,
When love his clarion sounded in my soul.

 

 

 

Sonnet 43

 

The candor of the gods is in thy gaze,
The strength of Diane in thy virgin hand,
Commanding as the goddess might command,
And lead her lovers into higher ways.
Aye, the gods walk among us in these days,
Had we the docile soul to understand;
And me they visit in this joyless land,
To cheer mine exile and receive my praise.

For once, methinks, before the angels fell,
Thou, too, did follow the celestial seven
Threading in file the meads of asphodel.
And when thou comes here, lady, where I dwell,
The place is flooded with the light of heaven
And a lost music I remember well.

 

 

 

Sonnet 44

 

For thee the sun doth daily rise, and set

Behind the curtain of the hills of sleep,

And my soul, passing through the nether deep,

Broods on thy love, and never can forget.

For thee the garlands of the wood are wet,

For thee the daisies up the meadow's sweep

Stir in the sidelong light, and for thee weep

The drooping ferns above the violet.

For thee the labour of my studious ease
I ply with hope, for thee all pleasures please,

Thy sweetness doth the bread of sorrow leaven;

And from thy noble lips and heart of gold

I drink the comfort of the faiths of old,

And thy perfection is my proof of heaven.

 

 

 

Сонет 45

 

Flower of the world, bright angel, single friend!
I never asked of Heaven thou shouldst love me;
As well ask Heaven's self that spreads above me
With all his stars about my head to bend.
It is enough my spirit may ascend
And clasp the good whence nothing can remove me;
Enough, if faith and hope and love approve me,
And make me worthy of the blessed end.
And as a pilgrim from the path withdraws,
Seeing Christ carven on the holy rood,
And breathes an AVE in the solitude,
So will I stop and pray —— for I have cause —-
And in all crossways of my thinking pause
Before thine image, saying: God is good.

 

 

 

Sonnet 46

 

When I survey the harvest of the year
And from time's threshing garner up the grain,
What profit have I of forgotten pain,
What comfort, heart-locked, for the winter's cheer?
The season's yield is this, that thou art dear,
And that I love thee, that is all my gain;
The rest was chaff, blown from the weary brain
Where now thy treasured image lieth clear.
How liberal is beauty that, but seen,
Makes rich the bosom of her silent lover!
How excellent is truth, on which I lean!
Yet my religion were a charmed despair,
Did I not in thy perfect heart discover
How beauty can be true and virtue fair.

 

 

 

Sonnet 47

 

Thou hast no name, or, if a name thou bearest,
To none it meaneth what it means to me:
Thy form, the loveliness the world can see,
Makes not the glory that to me thou wearest.
Nor thine unuttered thoughts, though they be fairest
And shaming all that in rude bosoms be:
All they are but the thousandth part of thee,
Which thou with blessed spirits haply sharest.
But incommunicable, peerless, dim,
Flooding my heart with anguish of despair,
Thou walkest, love, before me, shade of Him
Who only liveth, giveth, and is fair.
And constant ever, though inconstant known,
In all my loves I worshipped thee alone.

 

 

 

Sonnet 48

 

Of Helen's brothers, one was born to die
And one immortal, who, the fable saith,
Gave to the other that was nigh to death
One half his widowed immortality.
They would have lived and died alternately,
Breathing each other's warm transmuted breath,
Had not Zeus, who justly ordereth,
Made them twin stars to shine eternally.
My heart was dying when thy flame of youth
Flooded its chambers through my gazing eyes.
My life is now thy beauty and thy truth.
Thou wouldst come down, forsaking paradise
To be my comfort, but by Heaven's ruth
I go to burn beside thee in the skies.

 

 

 

Sonnet 49

 

After grey vigils, sunshine in the heart;
After long fasting on the journey, food;
After sharp thirst, a draught of perfect good
To flood the soul, and heal her ancient smart.
Joy of my sorrow, never can we part;
Thou broodest o'er me in the haunted wood,
And with new music fill'st the solitude
By but so sweetly being what thou art.
He who hath made thee perfect, makes me blest.
O fiery minister, on mighty wings
Bear me, great love, to mine eternal rest.
Heaven it is to be at peace with things;
Come chaos now, and in a whirlwind's rings
Engulf the planets. I have seen the best.

 

 

 

Sonnet 50

 

Though utter death should swallow up my hope
And choke with dust the mouth of my desire,
Though no dawn burst, and no aurorean choir
Sing GLORIA DEO when the heavens ope,
Yet have I light of love, nor need to grope
Lost, wholly lost, without an inward fire;
The flame that quickeneth the world entire
Leaps in my breast, with cruel death to cope.
Hath not the night-environed earth her flowers?
Hath not my grief the blessed joy of thee?
Is not the comfort of these singing hours,
Full of thy perfectness, enough for me?
They are not evil, then, those hidden powers:
One love sufficeth an eternity.

 

 

 

Сонет 41

Не зная, где ты та, а где не та,

Совет дают иные, не любя,

Иным, — а мне сам Бог послал тебя
Пред образом превечного Христа.

И лучше, чем художника цветá,

Любовь вручила правду, не тая,

Твою мне, ненаглядная моя,
И образ твой — моей любви врата.

А чтоб не потешались надо мной

И не считали, что я сам не свой

И чувствами без меры перегрет,

Я здесь же размещаю образ твой,
Чтоб повторяли люди, как обет, —

Красы тебе подобной в мире нет.

 

 

 

 

Сонет 42

Когда же скипетр выпадет из рук

Безвестного царя, то власть падёт:

Интриги, козни, воровской народ —

Взойдут на тёмный, непотребный круг.

Но принц младой появится не вдруг

И новое правленье заведёт,

Исчезнет незаконного черёд,

Готовившего царству много мук.

Жил в светлом ожидании тебя

И мой излишний в этой жизни груз,

И твой приход уведомил меня

О новой эре столь желанных уз.

Услышав горн любви во свете дня,

Я полетел под сень любовных муз.

 

 

Сонет 43

Во взоре — откровение богов,
Дианы сила в девственной руке

Твоей повелевает, как в силке,

Поклонников твоих лишая снов.
Да, боги здесь, средь наших куполов, —
Увидеть бы их души хоть в строке.
Они во мне и в каждом лепестке

Приветствуют нехитрый мой улов.
В начале добрых ангельских путей

И ты была во власти их владений

И асфоделей трепетных затей.

Когда же вдруг приходишь для страстей,

Небесный свет вливается в прочтений

Моих поток и музыки моей.

 

 

Сонет 44

 

Восходы и заходы — для тебя! —
Всех солнц на горизонтах всей земли.
Моя душа, подельница любви,
Вибрирует, одну тебя любя.
Гирлянды рос на праздниках лесных,
Цветы и травы на цветных лугах,
Шмели и пчёлы на твоих цветах —
Всё для тебя и только ты для них.
И для тебя я с радостью пашу
Ту ниву, коей чувства приношу.
Твой мёд печалей хлеб благословляет,
И с губ твоих, и с сердца позолот
Я пью всё той же дивной веры мёд.

Твой абрис небесам всегда внимает.

 

 

 

 

Сонет 45

Цвет мира, ясный ангел, милый друг!

Не смел я о любви твоей мечтать,

И небеса не смел я вопрошать

О ней, и сонмы звёзд — небесных слуг.

Прохода через всем известный круг

Достаточно, чтоб дух мог пребывать

В добре и от добра чтоб не отнять

Его не смог и час тяжёлых мук.
Любой паломник сам сойдёт с пути,
Улицезрев распятого Христа,
И выдохнет от одиночества
Лишь «AVE» c умоляющим — прости,
И будет повторять и думать вновь
Пред образом твоим: Бог есть любовь.

 

 

 

 

Сонет 46

 

Когда закончен урожайный год

И все амбары полнятся зерном,

Спрошу себя зернодушистым днём —

Чем встретит зиму этот обмолот?

Да тем, что здесь любовь моя живёт,

И я люблю тебя в краю родном.

Иное — чепуха в мозгу шальном.

Твой образ чист. В лучах твоих красот

Я внутреннюю радость осознал.

Безмерно осчастливил он меня!

Я в жизни лучшей истины не знал!

И вера, чистоту любви храня,

В тебе узрела жар всего огня,

Весь мир твоей любовью полоня.

 

 

 

 

Сонет 47

Нет имени тебе, но если бы и было,

Ни для кого оно, но для меня,

И чудо-обольстительность твоя

Твоей не составляет главной силы;

И помышлений чудных твои дивы

Порхают, недостойное срамя,

Как только небольшая часть тебя,

Которая от Духа жизнь вкусила.

И непередаваемая Ты,

Наполнившая мукою отчаянье,

Любовь, ты божья тень и тень мечты,

Единственной в Его солнцестоянье.

Склоняюсь, чуть дыша, и изумляюсь

Любви. Одной ей только поклоняюсь.

 

 

 

 

Сонет 48

Когда был при смерти Елены брат,

Другой, бессмертный в круге бытия,

Дал часть от своего бессмертия

Ему в виду его последних врат.

Им жить бы в окруженьи балюстрад

С одним дыханьем общим — «ты и я»,

Но Зевс решил иначе, — и Земля

Узнала звёздный их дуумвират.

Я сам не свой, твоею красотой
Пленённый и огнём в твоих глазах,
Живу твоею только чистотой.

Приди — и в наших добрых образах
Случится рай, и с милостью одной
Пойдём гореть с тобой на небесах.

 

 

 

 

 

Сонет 49

После работы тело отдохнёт,
После поста разрешена еда,
А после жажды лучшая вода
Всё утолит и тихо утечёт.
В печалях — радости наперечёт
Парят не надо мной и не всегда,
Но с музыкой — и это не беда,
В ней сладость вся твоя всегда живёт.

Тот, кто тебя создал, меня влюбил

В тебя. О Вседержитель, принеси

Любовь туда, где я ещё не жил,

И снова долгий мир нам возвести.

Приди же, Хаос, и в своей горсти

Вихри миры. Я худшее избыл.

 

 

 

 

Сонет 50

 

Хоть смерть мои надежды поглотит

И глиною забьёт желаний рот,

Хоть «Славься!» хор с небес не пропоёт

И за меня рассвет не постоит,

Но свет моей любви всё защитит,

И я в прошедшем вовсе не банкрот,

Огонь всемирный, — мой солнцеворот, —

В моей груди и смерть ошеломит.

Сады ночами разве не в цвету?

В моей печали радость — не твоя?

И разве не люблю я красоту,

Которой восхищается земля?

Выходит, злу не одолеть мечту:

Моя любовь — и в вечности моя.