• 2022-3(37)

* * *

Снег сделался чёрным у края

дороги, проложенной вкось,

весна словно мать неродная,

пальто продувает насквозь.

 

Такая, приятель, картина,

а ты ещё к ней не привык?

Вот бомж у дверей магазина

запрятал лицо в воротник.

 

Конфетки-бараночки, фрукты

и всё, что идёт в обиход —

народ закупает продукты,

практически мыслит народ.

 

 

* * *

Неужто полыхнут в огне

дома кирпичные и хаты?

Не вериться, что быть войне,

но пахнет кровью, как в тридцатых.

 

Посмотришь новости — тоска,

с ума сошли или блефуют?

Уже подведены войска

к Тараса родине вплотную.

 

Уже войска подведены,

и неизвестна только дата…

Один поэт вещал когда-то,

 «хотят ли русские войны?»

 

 

* * *

Вот опять квадраты карт,

перед залпом пушки щурятся,

будь он проклят этот март —

всё пройдёт, он не забудется.

 

Холод, а не холодок,

как от ветра не сутулиться!

Говорят — «придёт марток…»,

белая от снега улица.

 

Этот ветер ледяной,

эта поздняя метелица,

что творится со страной,

что с людьми родными деется?

 

Будто все по чину чин,

ходят за руку влюблённые,

дверь открыта в магазин

и дома не разбомблённые…

 

 

* * *

Что цари умирают, не ново,

всем известно без вещих Кассандр:

вдруг удар поразил Годунова,

и бесследно исчез Александр.

 

В ручейке утонул Барбаросса,

а кого-то похитил Сварог,

Пётр Первый, спаситель матроса,

пневмонию осилить не смог.

 

Нам известно немало конфузов,

где властителей рок не щадил —

Фридрих третий объелся арбузов

и на радость врагам опочил…

 

Свой стишок, вдохновлённый намёком,

беззаботно слагает пиит,

а тиран пред неведомым роком

днём и ночью от страха дрожит!

 

 

* * *

Славно всё сложилось вроде,

хоть Предтече ставь свечу,

на турецком самолете

завтра в небо улечу.

 

От Покровки, от Полянки,

от гнетущих новостей,

от бессовестной подлянки

демагогов всех мастей

 

В банке выдана капуста —

сколько дали, то и есть…

Расставаться будет грустно

с остающимися здесь.

 

Ветра с дождиком братанье,

тёмно-сизый окоём,

голубочка воркованье

где-то рядом за окном.

 

Эти окна, эти крыши,

как в трубе журчит вода —

не увижу, не услышу,

не забуду никогда…

 

 

* * *

Отыскав не без отваги

путь из отчего болота,

я уже неделю в Праге,

возвращаться неохота.

 

Наплевав на возраст, годы,

что прошли не в хате с краю,

к ощущению свободы

привыкаю, привыкаю.

 

Можно власти не бояться,

можно спеться с кем-то, спиться,

над империей смеяться

со слезами на ресницах.

 

Можно двигаться к прогрессу

вместе с новою страною

и читать любую прессу,

и смотреть кино любое.

 

Можно кружку пива выпить,

вкусный кнедлик запивая,

и на остановке Выпих

выпихнуться из трамвая…

 

 

* * *

Каждым утром дни войны считаем,

узнаём про скорбные событья,

в феврале начав, шагает маем

безысходное кровопролитье.

 

Вроде май, как май, — сирень бушует,

затопив дворы и подворотни,

а война неистовей лютует,

скольких унесёт она сегодня?

 

Всё страшнее сообщенья в прессе —

не читать бы лучше слабонервным,

орки бьют упорно по Одессе,

как фашисты били в сорок первом.

 

Чтобы Украину — на колени,

чтоб не смела говорить на мове…

И такое бешенство сирени,

в мире, помрачившемся от крови!

 

 

* * *

Что такое ностальгия?..

Тот же самый месяц май,

те же вроде мостовые,

так же грохает трамвай.

 

А рука к клавиатуре

припадает, как всегда,

и де факто, и де юре

в кухне капает вода.

 

Так же утром лучик ясный

прорывается сквозь мглу,

светофор — зелёный с красным

точно так же на углу...

 

Лишь порой Покровка снится

или памятный мотив,

да ещё родные лица,

тех, кто умер, тех, кто жив…

 

 

* * *

А ведь и впрямь, земля поката,

и в эти «чудо»-времена

я в эмиграции, ребята —

гляжу на Прагу из окна.

 

Живу вблизи аэродрома —

зовётся Белою горой

та местность, что мне стала домом

вместо оставленной, родной.

 

И где тут юг, и где тут север?

И Боинг, лёгший на крыло,

ревёт, плывя огромным зверем,

над крышей дома моего.

 

Он, может, пересёк экватор,

в нём, вспомнив, как прекрасен мир,

забыв войну, в иллюминатор

глядит какой-то пассажир…

 

 

* * *

                                                В.

Дней предотъездных куролесица,

числа уже не назову…                                            

А здесь живу почти два месяца,

неплохо в общем-то живу.

 

Всё предстаёт в обычном облике,

под крышей комнатка — мой дом,

на завтрак ему с повидлом роглики

балуюсь чаем с молоком.

 

Конфеты с Моцартом по акции,

в кармане брючном смятый чек,

да это просто эмиграция,

в страну свободную побег.

 

Трамвай 22-я линия,

тревожные под утро сны…

Цветут чубушник и глициния,

как будто в мире нет войны.

 

 

* * *

Отцвела сирень, однако.

Утро сносное вполне.

Ярко красный венчик мака

в чьём-то высвечен окне.

 

Значит, жизнь-индейка длится,

в силе случай-господин...

На асфальте вереница

вставших в очередь машин.

 

Вдоль оград — стеной крапива,

ветром тронута щека,

в синеве плывут красиво

кучевые облака.

 

Где родная Хуторская,

Лужники и Разгуляй?..

Вспоминаю, вспоминаю,

по дороге на трамвай.

                                               

                        Москва — Прага