• 2022-2(36)

***

Мы больше ничему не верим,

живем, как в клетке с диким зверем,

где сторож запер ворота,

мычим, кудахчем и мяучим,

взываем к небу, к синим тучам

затем, что совесть нечиста.

 

Мы были море, нынче — лужа,

талдычим: будет много хуже,

в душе, как бане, несвежо.

Опять к отцу приходит кроха:

«Скажи, отец, зачем всё плохо

и скоро ль будет хорошо?»

 

Тот хмуро головой качает…

Пойди пойми, что означает,

когда мужчина средних лет

глядит бессмысленно на сына.

Устал от мыслей? Или стыдно?

Или затем, что счастья нет?

 

 

 

***

Без нагнетания вины,

а просто так спроси себя:

какого чёрта мы нужны,

когда в огне горит земля.

 

Мужчина на траве лежит,

с ним рядом дочка со щенком,

и слышен голос: «Он убит»,

и ждёт она, что встанет он.

 

Такие, Господи, дела:

тела, тела, тела, тела.

Пока дойдёшь здесь до угла,

там смерть пришла, и жизнь прошла.

 

 

 

***

«День был весенний, хороший,

выла сирена в округе

только два раза из рощи», —

пишет подруга в фейсбуке.

 

«Похоронили соседку,

сердце её подкачало,

в холмик поставили ветку», —

пишет она из подвала.

 

«Господи, в чём мы виною?

Нас убивают. Дай силы.

Город сравняли с землею», —

пишет она из могилы.

 

 

 

УКРАИНСКАЯ МАДОННА

 

Отбывают поезда,

направленье — никуда,

время с белого листа,

совесть на ветру чиста.

 

В этой жизни без гроша

мать качает малыша,

мать качает малыша:

«Спи, усни, моя душа!»

 

Голос женщины охрип,

с ней реве та стогне Днiпр,

дом разгромлен, муж погиб,

и над головою — нимб.

 

 

 

***

В эти месяцы страшной войны

все любимые разлучены,

время — вечностью стало по Гринвичу,

широта с долготою горят,

на кресте наших координат

полыхают небесные тысячи.

 

Речи носит лишь ветер-шельмец:

«Я убит за родимый Донецк

разрывною гранатой в дозоре».

«Я полёг в Мариуполе в ров,

защищая пространство дворов

возле самого синего моря».

 

Голоса, голоса, голоса…

И, когда закрываешь глаза,

всё равно их отчётливо слышишь:

«Я — пилот, я сгорел в вышине,

передайте отцу и жене».

И то дышишь, то снова не дышишь.

 

 

 

***

Я выросла в поселке на Донбассе,

мы там играли в бывшую войну,

средь чёрных шахт по кучам шлака лазя —

дай снова в штольню памяти взгляну!

 

На месте том, где находилось сердце,

давили вишню, и пятно на вид

напоминало рану. Лето, детство,

и чей-то звонкий голос: «Он убит!»

 

Потом мы выходили из завала,

убитые с живыми шли домой,

но жив под сердцем тот кусок металла

и он морочит пулею стальной.

 

Мне видится: лежу средь старой штольни

с раздавленною вишней на груди.

Я маленький солдат со взрослой болью,

о, Украина-родина, прости!

 

 

 

***

В день шестидесятый войны

«В Украине солнечно», — пишут друзья.

Перерыв в боях, пересвист весны,

в теплых парках лежит на траве роса.

В теплых скверах запахли омела, сныть

на четвертый день у войны в краю,

люди едут на рынок еды купить,

человек должен есть и кормить семью.

Человек должен облако в небе зреть

после ночи в метро, после бомб в окне.

Человек говорит: «Ты сдавайся, смерть!» —

в день четвертый в захватнической войне.

 

 

 

***

Пусть однажды безызвестно сгину,

истрепавши поминальный креп,

только дай взгляну на Украину,

на освобожденный синий Днепр.

Налюбуюсь на родные лица,

храм Софии к небу по пути,

редкая отчаянная птица,

долетевшая до середи…

 

 

 

***

В квадраты застывшего календаря

влетает простуженный мартовский ветер,

и до смерти верится в то, что не зря

живём мы на свете, живём мы на свете.

Выходим на улицы — маленький труд,

под небом стоят плотно сжатые сотни…

Пускай никого-никого не убьют

в моей золотой Украине сегодня!

 

 

 

***

Пусть подождёт с цветением апрель,

пусть к женщине не подойдет мужчина,

не ляжет с ней в нагретую постель

и не положит тёплых рук на спину.

Пускай она побудет без прикрас,

со скатерти сметёт рукою крошки,

где каждый час на свете битый час,

и так резки ночные неотложки.

Мир ждал весну, а получил войну,

чтоб вздрагивать в ночи при каждом звуке,

расколотую эту тишину

вновь склеивать потом, изрезав руки.

 

 

 

***

Тот дом, где я росла, где был вишнёвый сад

в станице Ливенка, где было солнце в мире,

в четвертый день войны разбил российский ГРАД,

сравнял с землёю все его стены четыре.

 

Там лишь чернеющих обломков скучный вид,

нет окон, полных солнечного света.

Теперь в моем саду лежит, как рыба-кит,

здесь неуместная сгоревшая ракета.

 

Кусками льда вода белеет на пруду

из детского совсем простого пазла —

так память пробует заполнить пустоту

и собирает по частям пространство.

 

Чего добился ты, убийца-бомбардир?

Ты только разломал фасад моей станицы,

ты стены разбомбил, но есть небесный мир,

в нём всё любимое в пространстве дней хранится.

 

Когда мы победим, а мы ведь победим,

восстанет белым дом под черепичной крышей,

и это знает сад, и деревом одним

уже готов цвести и губы клеить вишней.

 

 

 

***

Вот грохочет самолёт, крутится нелепо,

дайте Украине быть, защитите небо!

 

На вокзал спешит народ, нам родной издревле,

дайте Украине быть, защитите землю!

 

Вот грохочет миномёт, вот летит граната,

вот играет музыкант Лунную сонату.

 

В мир врывается весна, после будет лето,

дайте Украине быть, защитите это!

 

Всё другое на потом, зарубите что ли:

«Ще не вмерла України ні слава, ні воля».

 

 

 

***

Малая родина, опустошенная жизнь,

запорошённая пеплом, такая родная,

ныне и присно своей пешеходке приснись –

все виноградные дворики пересчитаю.

 

По разноцветному городу утром пройдусь

мимо огромного парка, ворот вернисажа,

мимо распахнутой лавочки, где мы арбуз

вместе с отцом покупали и ели на пляже.

 

Что там за девочка ходит по пояс в реке?

Видно, она увела меня вслед собою.

Здесь поседевшая женщина в жгучей тоске

в ванной у зеркала спорит до хрипа с войною.