• 2020-3 (29)

На седьмом этаже над Житомиром, как на небе седьмом, красота.

Только тучи протянуты по миру и ладонями вверх не спроста.

 

Просят милости, снега и лёгкости — улететь бы из этих широт.

Не пропасть бы в житомирской пропасти, где почти ничего и не ждёт.

 

На седьмом этаже над Житомиром облакам километры считать. Им до неба седьмого оскомина, до четвёртого им благодать.

 

На подъёме становится холодно, на шестом поменяют язык. Замість снігу просипляться солодом, я до манни небесної звик.

 

На седьмом этаже над Житомиром мама жарит блины в шесть утра. Холодить мені грудень за коміром. Я віддав своє місто здарма.

 

 

Житомир, 29.12.2019

 

***

 

 

Мне сказано молчать. И я молчу

и никому не расскажу, что было.

Я пробовал тебя, как алычу,

а руки пахли земляничным мылом.

 

У Солнца не было других забот —

подглядывать за нами через шторы,

а губы затыкали в крике рот,

дав целых пять минут для разговора.

 

На кухне чайник, курский соловей,

свистел до полного изнеможенья.

Как мало было ночи, мало дней,

зато лодыжки были и колени,

 

светящиеся в сумерках Москвы

в квартире возле ресторана «Прага».

Овации ладонями листвы

за ложь, которая всегда во благо.

 

Дортмунд, 12.12.2019

 

 

***

 

 

На перекрёстке светофор

мигает жёлтым, запинаясь

и не поймёшь, с каких сторон

и для чего ты пропускаешь

 

не только тех, кто точно прав

и справа проезжает первым,

но и других, без всяких прав

на нерастраченные нервы.

 

Стоишь, включённый габарит

сигналит красным — нет проезда.

Звезда с звездою говорит

у полутёмного подъезда.

 

Окно погасло на втором.

Ложатся спать, уснуть и видеть,

не сны, в которых первый гром,

но мир, холоден и ригиден.

 

Замёрзли руки на руле

и зуб на зуб не попадает.

Я, отскучавший по тебе,

боюсь данайцев и Данаю.

 

Мне их дары — излишний вес

к оплате багажа на кассе,

в которой шустрый мелкий бес,

на вид шутник и не опасен,

 

меняет душу на успех.

на синий номер на ладони.

Он еле сдерживает смех,

увидев цену на картоне.

 

Переключился светофор.

Пора проехать перекрёсток

и повернуть налево. В двор,

где жил знакомый мой подросток

 

похожий внешне на меня

не ожидавший перемены.

В отсветах красного огня

всего секунда до измены.

 

 

Иногда надо больше минут для того, чтобы вычесть обиды и расставить все точки над «и» по прямой, как у грека Евклида.

 

И всего-то двенадцать шагов, все по месяцу, что мелочиться, чтоб вскормила младенцев зимой похудевшая в роды волчица.

 

По весне прорастает трава, заливая цветами поляны и от ландышей сходишь с ума, подорожник бинтуя на раны.

 

Летом пчёлы уносят пыльцу, набивая прозрачные соты. За полгода забылось лицо, после отпуска много работы.

 

Холодает, сентябрь дождит и росу серебрит в паутине. Девять месяцев, сорок недель, и уже забывается имя.

 

В декабре я решил позвонить, но потом передумал. Два раза. Вот, звоню. Голос? Просто охрип. Хорошо, что ответила сразу.

 

Дортмунд, 6.12.2019

 

***

 

Разливай на троих, не жалей им сиротские капли, первый главный глоток обжигает сивухой гортань.

 

Эту водку лепили из ветоши в масле и пакли, а потом продавали в буфете общественных бань.

 

Хмель вступает в права и танцует тустеп во языцех, заметает следы, прячет буквы и смысл, но мат

 

помогает сыграть им пропавшие суффиксы в лицах и понять, кто чужой, а кто верный товарищ и брат.

 

У буфетчицы грудь необъятна, как наша отчизна, в ней леса и поля, в ней молочные реки текут

 

и несут алкаши их геройски прожитые жизни прямо родине в душу, и между курганов кладут.

 

 

Если бы ты пил

с теми, у кого на это хватает сил,

то танцевал бы танго с теми,

кто прочно в теме.

Бросал в окна камни,

попадая в закрытые ставни.

Воровал черешни в саду,

писал стихи на урду.

Носил в кармане Ветхий Завет.

Год и ещё тридцать девять лет.

За «спасибо» давал по рублю.

И по два за «люблю».

За «пожалуйста» целых три,

По четыре за печали и за «утоли».

Медной мелочью за врагов.

Котятами за легавых щенков.

Серебрениками за друзей.

По тридцать и ждать новостей.

По сто пятьдесят на каждую душу.

Можно по двести. Но с утра сушит.

По пятьсот

за вспаханный огород.

По тысяче за квадратный метр погоста.

По десять за вид на Васильевский остров.

Миллион

за удавшийся клон.

И отдал бы все деньги мира

за ещё одну ночь в её съёмной квартире.

 

Дортмунд, 08.02.2020

 

***

И прожил бы ты с ней всю свою жизнь. И была бы у вас любовь. Ты по-прежнему верил бы в коммунизм, а она в значения снов. Уходил бы в семь работать работу, а она в соседний детсад, где играла Золушку, и по нотам разбирала бы «Оду к рад...» Ты не думай, что я не закончил фразу, обрывая буквы «ости». Они облетели, как листья вяза и крутились вокруг оси. Ложились на землю, и на дорогу из Киева и в Будапешт. «Прощальное танго в Вапнярке». Строго. К сбыванию заветных мечт. А ведь мог прожить с ней счастливую жизнь, удержать её под рукой, и, веря дальше в свой родной коммунизм, ушёл бы на вечный покой.

 

Дортмунд, 2.04.2020

 

***

 

Если бы ты была лазоревым морем,

я бы точно доплыл до твоих берегов

и увидел на них высокие горы

в густой паутине заповедных лесов.

 

Я бы бросил там свою старую лодку,

не привязав к корням ливанского кедра,

выслушав неточную метеосводку

сел спиной к твоему холодному ветру.

 

Внимал твои бесконечные шорохи —

поцелуи ирисов с тонкой осокой.

Нарвал бы их и ждал тебя с ворохом

до утра, до ночи, до царя Гороха.

 

Писал бы письма и бросал их с берега,

запечатав в бутыли от игристого.

Я шпион, к тебе вернувшийся с севера,

и неприветливого, и неблизкого.

 

 

Дортмунд, 5.04.2020