• 2023-4(42)

***

Жил Пьеро на станции Перово,

что по меньшей мере нездорово.

Как всердцах заметила Мальвина —

жизнь — не развеселая малина.

 

Оплыла Мальвина и поблекла,

стала не то брюква, не то свекла.

Он и сам утратил тонкость кости

сторожем в Кузьминках при погосте.

 

И, давно к романтике не склонны,

свищут Буратины по притонам,

шушера, Шушара, мишура,

с Карабасом водку пьют с утра.

 

Песни здесь — на «ды», на «го», на «ду»,

про кирдык и Вологду-ду-ду,

Уч-Кудук, Надым, Караганду…

И Сидур, согнув гранит в дугу,

угадал про эту кергуду.

 

Я и сам порой здесь появляюсь,

как на фотоснимке проявляюсь,

сквозь метель, сквозь дымную пургу,

сам с собою сладить не могу.

 

Вечером бреду иль спозаранку,

жизнь свою читаю наизнанку

по своим же собственным следам…

 

Здесь, в чужих пределах и притинах,

все ищу волшебную картину,

где очаг затянут паутиной,

где не все уж так непоправимо,

где сверчок в рубашке из сатина

азбуку читает по складам.

 

***

 

Ночь пишет начерно кириллицей,

в упор глядит, глаза не прячет.

Как этот мрак проснуться силится,

вспять повернуть, чернеть иначе.

 

Чтоб белоглазой антарктидою

легли в полях снегов порядки,

чтобы безгласное, безвидное

вдруг облеклось в земные складки,

 

чтоб в снегопад себя обертывая,

как по реестру и кадастру,

легли на землю эту мертвую

репейников военных астры.

 

Уже спешат в потемках граждане,

не зная, что собравшись с силами,

строчит повестки всем и каждому

февраль лиловыми чернилами.

 

Уже хрустит походкой кадровой

пехота пороха и праха.

Пасьянсы мертвые раскладывает

и нить сучит слепая пряха.

 

 

* * *

 

Последний трамвай, золотой вагон, его огней перламутр,

и этих ночей густой самогон, и это похмелье утр,

как будто катилось с горы колесо и встало среди огня,

как будто ты, отвернув лицо, сказала: живи без меня, —

и ветер подул куда-то вкось, и тени качнулись врозь,

а после пламя прошло насквозь, пламя прошло насквозь.

огонь лицо повернул ко мне, и стал я телом огня,

и голос твой говорил в огне: теперь живи без меня, —

и это все будет сниться мне, покуда я буду жить,

какая же мука спать в огне, гудящим пламенем быть,

когда-то закончится этот сон, уймется пламени гуд,

и я вскочу в золотой вагон, везущий на страшный суд,

конец октября, и верхушка дня в золоте и крови,

живи без меня, живи без меня, живи без меня, живи.

 

***

Здесь, в промзоне, где тени остры и узки,

где бесцельно-причудливы все закоулки,

эти травы сквозь щебень, щелей сквозняки,

эти ржавые прутья и эти куски штукатурки.

 

Здесь беззвучно пылает огонь-флогистон,

полыхает, кипит, ничего никогда не сжигает.

Это бывшее все, замирающий стон или звон,

прототип чего нет и чего никогда не бывает.

 

Это лежбище легких, не алчных добыч,

словно бродишь в распахнутом настежь сезаме.

Это жизнь после жизни, лишь рыхлый кирпич

безучастными красными плачет слезами.

 

Здесь чернеют меж прочих неясных вещей,

что безропотно приняли нравы суровых развалин,

очертанья могучих остывших печей,

многоцветные сколы шершавых окалин.

 

Это список утрат, безвозвратных потерь каталог,

что обернут густой, золотой мишурой паутины.

Не найдется того, кто осилить бы мог

пролистать его весь иль хотя бы до середины.

 

Почему мне так близок твой тесный простор,

почему так понятен угрюмый твой образ?

Здесь так кротко молчат, никому, ничему не в укор,

эта цвель, эта прель, безнадежные завязь и обрезь.

 

Вот и смотрит душа и всегда, и теперь

в этот сумрак безглазый, стозевный, безликий,

в эту вечную полуоткрытую дверь,

по которой взбегает тугая спираль повилики.

 

* * *

 

У тебя ничего нет,

или плохо будет тебе иначе,

ты бескорыстен как табурет

или как солнечный свет незрячий.

Ты скользишь под ним, как по реке плот,

без руля и без мысли задней,

ибо есть еще жизни свет, тот

будет солнечного побеспощадней.

Он сочится через кривой порез,

мирозданья косую щель,

но при нем ты можешь говорить без

посредников, говорить вообще.

О том же табурете, или о

противоречиях бытия,

о том, усядется ли миллион

ангелов на кончике острия,

так что сперва погляди в окно,

как там расположился свет,

и еще: запомни одно —

у тебя ничего нет.

 

***

 

Вижу в небе звезду, всего одну —

незадачливый звездочет —

я иду под водой, иду по дну

той реки, которая не течет.

Этот хрупкий луч из небесных круч,

этот древний зеленый свет,

не дающийся в руки желанный ключ

от того, чего нет

ни среди живых, ни среди иных,

в никуда уходит, маня.

Я на берег выйду и встречу их,

тех, кто вышел встречать меня.