• 2019-4 (26)

Встреча под Аркой

 

Идея литературного фестиваля родилась давно. Этому предшествовал ряд событий, о которых не могу не вспомнить.

В 2007 году в Барселоне возникло Русское Идеалистическое Общество (РИО), в состав которого вошли М.Игнатьева, П.Лукьянов и автор этих строк. Чуть позже организовалась Русско-Каталонская Ассоциация ARКA. Это стало важным событием в культурной жизни столицы Каталонии. Русско-каталонская публика Барселоны получила возможность встретиться с ведущими русскими поэтами: Дмитрием Веденяпиным, Сергеем Гандлевским, Алексеем Цветковым, Мариной Бородицкой, автором и исполнителем Еленой Фроловой, критиком Натальей Ивановой и многими другими. Сформировался цех переводчиков, таких как Елена Видаль, Моника Згустова, Сельма Альсира, Микель Десклот, Нина Аврова, Арнау Понс, Микель Кабаль, Маргарида Понсати Мурла, Хоакин Фернандес Вальдес и другие. Мы плодотворно сотрудничали с Барселонским Университетом (UB) и Школой языков (EOI). Именно тогда и возникла мысль о собственном фестивале.

Почему именно «Арка-фест»? Как ответ на этот вопрос мне бы хотелось привести небольшую историческую справку:

Триумфальная Арка Барселоны (Arc de Triomf) — это единственная триумфальная арка в мире, которая посвящена не военным победам, а торжеству искусства, культуры, науки и прогресса. Она была задумана как центральный вход на Всемирную Выставку (La Exposición Universal de Barcelona) 1888 года и является сугубо гуманитарным символом города.

Прекрасный символ, не правда ли?

Новая волна русскоязычной эмиграции, недавно хлынувшая из бывших стран СССР в Каталонию, качественно отличается от предыдущих: это — актёры, режиссёры, поэты, художники, фотографы, операторы и журналисты. Появились новые инициативы, новые проекты, желание что-то делать, творить. И самое главное — появилась публика, для которой культурная жизнь русскоязычной Барселоны стала важным объединяющим фактором. Возник журнал «Твой город Барселона», проводились творческие встречи под эгидой «Культурного кода», спектакли «Русская поэзия в Барселоне», квартирники, концерты и, как результат этого непростого процесса, уже заявивший о себе на весь мир Международный Литературный Фестиваль «Арка-фест».

В чем цели и задачи фестиваля? Прежде всего, это осмысление роли поэта в современной культуре и современном мире, влияние на его поэтическую стилистику и поэтические приёмы места проживания. Для устроителей фестиваля важна консолидация Барселоны, как культурной столицы и генератора новых поэтических тенденций на основе взаимодействия поэтов из стран бывших республик СССР и поэтов-эмигрантов, что создает условие формирования творческого пространства без границ; издание ежегодной поэтической антологии.

Участниками фестиваля могут стать поэты, редакторы журналов, издатели. Желающие принять участие в Фестивале высылают краткую информацию о себе и подборку своих стихотворений. После предварительного отбора Оргкомитет оглашает список участников.

На Арка-фест нет конкурса. По окончанию Фестиваля всем участникам вручаются призы и дипломы с присвоением почётного звания «Поэт под Аркой». В программу Фестиваля также входят поэтический марафон «Стихия», чтения под Триумфальной аркой Барселоны и поэтри-слэм «Утюг». Победителю слэма торжественно вручается «Золотой утюг года». Важным событием стала учреждённая Фестивалем в этом году Международная литературная премия «Дон Кихот». Главный приз — изданная книга автора-победителя.

 В наше оцифрованное время такого рода встречи особенно дороги. Нежность и теплота человеческого общения, живой творческий процесс, некое таинство причастности, несущее откровение, вдохновение, а вместе с ними и столь ожидаемое слово, которое является нашим орудием и нашим пространством.

До встречи в Барселоне на Международном Литературном Фестивале «Арка-фест»!

Встречаемся под Аркой!

 

 

Юрий Михайличенко,

президент международного литературного фестиваля «Арка-фест»

http://www.arkafest.com

 

 

Александр Амчиславский (Канада)

 

Лето красное зелёную травою

глаз отводит от желтеющих проплешин,

хочешь — радуйся, а хочешь — безутешен

оставайся под сосною гробовою,

все, что хочешь — плачь, печалуйся, кручинься,

отнимай от толстых плакальщиц работу

или свету сине-белому учиться

с видом в небо, лес и ветреную воду

выбирай — успеть к осеннему подсчету,

кто их знает, мастеров от бухгалтерий,

всё беспомощнее августовский шёпот,

всё внезапнее мельканье богаделен.

Длится лето, мальчик, мы пока что можем

пересматривать, что раньше пролистали,

даже в смерть входить открытыми глазами

зеленеющей маслиной в доме Божьем,

сыром козьим, тяжелеющей пшеницей,

неожиданным созвучьем — как сумеем,

лето красное сменяется осенним,

облегая на прощанье плащаницей.

 

 

 

Светлана Балагула (Украина)

 

не случилось

 

Разучившись спокойно спать, научилась мечтать в ночи,

разделила свою любовь на прожжённые кирпичи

и сложила день сентября — ветер сильный и дождь в лицо —

убегаю трусцой в себя от безумия и глупцов.

 

Согревает ладонь коньяк, затирая фрагменты лет,

раны сердца влюбили мрак — после ночи наивен свет,

но будильник прервет экстаз нереального в сладком сне —

пусть для всех не случилось нас,

пусть для нас не случились все.

 

 

 

Юрий Бердан (США)

 

В Льорет де Маре в прибрежном баре

Танцуют танго седые пары…

 

Сентябрь над миром, над морем полночь,

Когда-то был он для нас — ты помнишь?

Не просто старым красивым танцем,

А в звёзд рожденьем — протуберанцем!

 

Был танцем бунтов и укрощений,

Прощаний наших, твоих прощений…

Был танцем страсти — шальной, пружинной,

И женской власти твоей вершиной.

 

Красиво, право, танцуем… Браво!

Луна в треть неба над Коста Брава!

Но танец этот иного нрава,

Другого рода теперь и ранга:

Танцуем танец ухода — танго.

 

 

 

Сергей Гандлевский (Россия)

 

Вчера мне снился скучный коридор,

где ходим мы с отцом туда-обратно.

И я несу какой-то вздор,

а он молчит, в свой драп одет квадратный.

 

Вдруг девица-краса и прежних дней —

вся вечная разлука и могила —

и вот я норовлю украдкой к ней

прижаться, чтобы отпустило.

 

Когда отец из тёмного угла —

о прописной психоанализ! —

проговорил, что мама умерла —

и спешно мы засобирались.

 

Но вспомнил я сквозь тусклое кино

с каким-то непристойным облегченьем,

что все они мертвы давным-давно,

и справился с сердцебиеньем.

 

Лишь мне срока с этой стороны

в избытке мертвенной печали

наведываются мимоходом сны,

куда они навек откочевали.

 

 

 

Олена Гвоздева Новоселова (Испания)

 

Это был последний корабль на большую землю,

Я хотела уплыть, но вынуждена остаться.

Я буду скучать и писем писать, наверно.

Раз пришла зима, почему бы мне ей не сдаться?

Буду как-то жить, что-то делать и ежедневно

Приходить на пирс, вспоминая далёкую точку.

Обрастет корабль историями и легендой,

И на суше поставят ему монумент непрочный.

А когда растают снега на белых вершинах мира,

И на сердце станет радостно и тревожно,

Я подумаю, был бы корабль, уплыла

На большую землю любви. Возможно.

 

 

 

Сергей Лазо (Украина)

 

Бессонница

 

Тоска усталой ночи —

 постылая бессонница

Теперь с самим собой ни сговору, ни сладу,

О чем бы ни подумал —

 наоборот исполнится,

Не прячься в темноте, садись со мною рядом.

В глазах, лишенных сна —

 слепящий череп лампочки,

И ночь пришпилена на глянцевый картон

Булавкой,

 словно высохшая бабочка,

Бессонница в окне чернее похорон.

Хотя б с тобой, упрямой, наговоримся досыта,

У нас по горло времени,

 минут не важен счет,

Все в этом сонном царстве блаженствует без просыпу,

Не зажигай огонь,

 заря сама зажжёт.

С тобою, как ни с кем, острее одиночество,

И словно из кошмара измятая постель,

Безликая тоска —

 не видится, не хочется,

Больная голова скрипит, как карусель.

На кухне ржавый кран гремит по рукомойнику

И эхом рикошетит от стен и потолков,

Бессонница в руках —

 как свечка у покойника.

Бог с ней.

Я подожду до первых петухов.

 

 

 

Ирина Мацкевич (Беларусь)

 

Листья кружатся и своеволят:

вольному — воля, вольному — воля,

воля деревьям, устав от обузы,

сбрасывать листья в надежде союза

с ветром и снегом, с метелью и ширью,

вспомнив, как стужа любвеобильна.

Вольному — воля, простор для безумий,

время для подвига враз, без раздумий,

для погружения в то, что зовётся

лето? Взъерошив и чувства, и мысли,

видишь — уже паутинки повисли,

как нотный стан для мелодии нежной.

Жизнь продолжается! С новой надеждой!

 

 

 

Юрий Михайличенко (Испания)

 

все превращается в старость

 

все превращается в старость

закономерность

немая усталость тела

запах печенья

как дух обедневших желаний

чай с рафинадом из блюдца

где ожерелья цветочков

нежной каёмочкой вьются

 

где уповая на милость

странная неприхотливость жизни

находит ответы

листья, опавшие листья

ветви, усохшие ветви

все превращается в старость

и растворяется в смерти

 

 

 

Саша Немировский (США)

 

Джаз-кафе

 

Что тебе рассказать про джаз-кафе?

Одно из последних, дышащих на ладан

строкой саксофона.

В местах, где закон не нарушив,

нельзя покурить.

Да и ладно.

Открыто в weekend. На ковре —

следы пятен.

Пожилой пианист — в пальцах прыть,

знаменитый ударник, певица, тромбон (чуть невнятен)

скромно делают джаз на малюхонький зал.

Из сифона

за барною стойкой, за стенкой, в бокал

разливается эль и патроны,

смеясь и качаясь в синкопах,

ногами стучат по паркету.

В душном зальчике лето.

Вот девчушка из прошлого века,

забросив за спинку пальто

гонит воздух салфеткой.

Тот веер её

раздувает туман Миссисиппи

над воронкой трубы,

чтобы он поднимался под люстру.

Её кавалер, неуклюже рассыпав

закуску,

подначит в пространство: «Играй, не вникай!»

Низкой крыши опоры-столбы

изогнутся стволами.

«Summertime»

поплывет. А он вспомнит теченье Невы.

Время, место, где дым и туман в пополаме

покрывают буксирный тягач.

Как похоже дрейфует в стакане

мартини маслина, проплывая от стенки

до стрелки,

где остров из кремня.

То же синее небо и ясное

солнце. То же «Летнее время»,

в котором и папа богач,

да и мама прекрасна,

и ты, моя бэби, не плачь.

 

 

 

Олег Никоф (Украина)

 

Диалоги в немом кино

 

Диалоги в немом кино, —

Только взгляды. да жесты рук…

С ним не дружит она давно,

Он давно ей уже не друг…

 

Он — солиден и неуклюж,

Не на выданье и она…

У нее на диване муж.

У него — у плиты жена…

 

Ей расслабиться нет причин,

И ему, вроде, тоже — нет:

У неё справил свадьбу сын,

У него — дочь ушла в декрет…

 

Закрывается ресторан,

Посетителей просят прочь…

Он — не спать будет до утра,

И она — не заснет всю ночь.

 

У «недружбы» — особый счёт…

Не его, не её вина,

Что, зачем-то, не первый год

Он не с ней, и не с ним она…

 

Ну не дружат они давно,

Вот такая беда, старик…

Диалоги в немом кино —

Оглушительнее, чем крик…

 

 

 

Татьяна Перцева (Финляндия)

 

Миру — мир

 

мир начинается сегодня

совсем ничей,

в кристально ситном Хельсингфорсе

заешь, запей,

потоп, запой,

закрой собою,

спаси меня,

исправь слова,

и с поля боя, из-под огня,

салютов, лиц, салатов, нравов,

убереги,

Мы на Дворцовой переправе —

беги, беги,

в потустороннем одеяле

найди тепло

моей руки,

 твоей печали,

ко лбу — стекло,

пушистый иней на ресницах,

красивый рот,

сегодня миру — мир на Чистых,

как в Новый год.

 

 

 

Жанна Сизова (Великобритания)

  

Преображение чисел

 

Достаточно числам — агностикам,

диким сатирам, гортанить козлиные песни,

речи безумные сыпать в котёл площадей!

Надобно в таинство их обмакнуть,

чтоб обмякли, обмокли, обмылись,

сущность охотничью вынули,

горный покой обрели.

 

Семь! Этот бывший глашатай фонтанов,

фанат-растафар — нынешний схимник

синайских песков, толкователь барханов.

Семнадцать — напёрсточник,

шныра вокзалов кидальный,

наперстником-постником станет.

 

Двадцать пять опять! Осень вальсы,

весной на рельсы — чулки сеткой,

пилочку для ногтей, детей…

Сколько их, многосоставных, простых,

нечисти разной хтонической, дробной,

вынуть, достать из притонов,

чисел как человекобомжей.

 

Вот только Нуль, что выше всех вещей,

куда устремить да к чему приурочить?

(из-под ладони и шепотом):

Шкурку нежную, ломкую, тонкую

не спороть с него,

не отодрать…

 

 

 

Елена Дараган-Сущова (Россия)

 

Акаций пряный воздух с жёлтой пылью,

Как-будто будет дождь

 и вздрогнет полдень,

Напомнив,

жили-были и забыли,

Как падает вода на карту родин.

Где ближе, ярче темы разговоров,

О том, что есть и до чего нет дела,

Что цвет сирени, как закат лиловый

В оставленной на время цитадели,

Неспешно время, что ж ползёт…

глазея,

теряешься…

вокруг открыты окна,

глядишь на город шумный и пьянеешь

от песен и наречий выходного.

Плывешь в толпе вины и правды общей

До ливня, что пугает домочадцев,

А капли, поднимая зонты, ропщут —

Звенят везде — не могут достучаться.

 

 

 

Виктор Шендрик (Украина)

 

Сбитый летчик

 

Всё дотошней, преснее, четче

Шорох дней и постылей быт.

Хорохорится сбитый лётчик,

Он не знает еще, что сбит.

 

Он заходит в кафе напротив,

Капучино пьет под суфле

И уверен, что он в полёте,

Просто временно на земле.

 

И уверен, и верит в небыль,

Где безмолвствует суд людской,

Где за небом есть только небо,

А до Бога — подать рукой.

 

Ох, избита сия реприза!

Он напрасно ей занемог.

Непростительна к Богу близость —

Панибратства не любит Бог.

 

Пусть же вера ему зачтётся,

Пусть легко его отзнобит

В час урочный, когда очнётся

И узнает о том, что сбит.

 

Сбит он, сбит и уже не сможет

Над бетонкой убрать шасси…

Будь к нему милосерден, Боже,

Покарай его! И спаси!

 

 

 

Леопольд Эпштейн (США)

 

Речные ласточки — с их чёрно-сине-белым

Слепящим росчерком — носились над водой,

Каким-то следуя для нас не ясным целям,

Играли скоростью и силой молодой.

 

Они такие пируэты вытворяли,

Что глаз терял их так же быстро, как ловил.

Как жизнь манит, когда она еще в начале,

Как жизнь томит, когда теряет пыл!

 

Над мелкой речкою размашистая стая

С безумной скоростью вершила кавардак.

Как жизнь естественна, когда она простая,

Как жизнь мучительна, когда в ней всё не так!

 

Летящих ласточек глазами провожая,

В пустых банальностях запутывался я.

Как жизнь стремительна, когда она чужая,

Как жизнь медлительна, когда она своя!

 

Мелькали птицы, как мои воспоминанья

О тех, кого я недостаточно любил.

Они являли совершенство ускользая —

И взгляд терял их так же быстро, как ловил.

 

 

Ирина Карпинос (Украина)

 

В Серебряном веке, коротком и ярком,

поэты любили в Венецию ездить

и с чашечкой кофе сидеть на Сан Марко

и в небе полуночном трогать созвездья.

 

Венеция рялом с времён Сансовино

крылатые львы и певцы-гондольеры.

Поэты пируют, поэты пьют вина,

поэтов еще не ведут на галеры.

 

И Блоку покуда не снятся двенадцать,

и пуля не скоро убьет Гумилёва,

Поэты еще не отвыкли смеяться

и верят в могущество вещего слова.

 

Не пахнет войной голубая лагуна,

собор византийский с квадригой прекрасен,

еще не задёрнули занавес гунны

и хмель венецийсий еще не опасен,

 

И можно до слез любоваться Джорджоне,

и долго бродить по Палаццо Дукале,

стихи посвящать беглым ветреным жёнам,

катать их в гондолах, купать в Гранд-Канале..,

 

Поэты в Венеции пьют на пьяцетте,

война мировая вдали, как цунами.

Запомните лица их в огненном цвете!

Всё кончится с ними. Всё кончится с нами.