• 2016-4

Новая автобиографическая повесть Полины Жеребцовой вышла в ноябре в издательстве ВРЕМЯ. Называется повесть «Ослиная порода», поскольку у мамы Полины была теория, что все дети имеют свою породу: ангельскую, ослиную или от чертей остатки.

«Ослиная порода» — повесть о жизни в Чечено-Ингушетии. Национальный колорит, строгое воспитание детей, вера в чудеса, приключения и легенды под южным солнцем.

Повесть содержит сто один рассказ.

Книга входит в Кавказский цикл: «Дневник Жеребцовой Полины» о второй чеченской войне, «Муравей в стеклянной банке» о первой чеченской и послевоенных годах, «Тонкая серебристая нить» — рассказы о мирных людях под бомбами и «Ослиная порода» — довоенное время в советской Чечне.

 

Землетрясение

Иногда случались землетрясения. Были они едва заметны и угрозы для людей не представляли. Однако жители все время рассказывали друг другу о том, что нас ждет участь города Помпеи, покрывшегося пеплом.

— Так все и начиналось! — вещала тетя Дуся с железными бигудями на рыжей макушке. — Вначале земля покачивалась туда-сюда, а потом так тряхануло, что все полетели в бездну к чертям, а следом, будто апельсиновой коркой, грешников накрыло лавой!

— Да-да, — вторила ей многодетная соседка Роза. — Мы помним страшные землетрясения, видели по телевизору! Если начинаются подземные толчки и дом идет в пляс, следует незамедлительно выйти на открытое пространство!

— Держитесь подальше от стен! Лестничные проемы рухнут первыми! — предупреждал старый дворник Миша.

— Мы сумку собрали. Положили запасные рейтузы, носки и валидол. Если что, схватим ее и побежим на поляну! — добродушно сообщала со своего балкона баба Нина.

Действительно, едва стены начинали дрожать, все соседи с воплями и визгом выскакивали из квартир и неслись на поляну. Поляной называлось небольшое поле у детского сада с зеленым забором. Не было на поляне ни огородов, ни садов. Дома стояли совсем рядом, но все надеялись, что в случае землетрясения здания обрушатся в другую сторону. Пару раз жильцы даже ночевали на поляне, притащив туда раскладушки и матрасы.

— Зачем они это делают? — спросила я маму.

— Если дома упадут, то люди задохнутся под завалами! Вот они и боятся, — объяснила мама, связывая узелок с моими колготками и своими платьями. Узелок следовало хватать в случае землетрясения и спасаться.

— Мы на первом этаже живем, — сказала мама. — Здесь безопаснее всего. Сильно трясет верхние этажи. Там качаются люстры, бьется посуда, сдвигаются шкафы. Поэтому соседи в такой панике.

— Понятно, — вздохнула я. — Не забудь мои игрушки!

— Какие еще игрушки?! — возмутилась мама. — Что в руки схватишь, с тем и останешься!

Лето сменилось зимой, а землетрясений люди ждали с такой же надеждой. Несколько раз в месяц жители ночевали на улице, смотрели на звезды и думали о том, как город рухнет, а мы спасемся, сумеем обхитрить смерть.

Как-то звездным январским вечером, когда на улицах горели фонари, а мы мирно сидели на кухне и ели гречневую кашу, слегка сдобренную вишневым вареньем, стол подпрыгнул, посуда задребезжала, а картины попадали со стен. Как только это произошло, соседи, подобно слонам в диких джунглях, с охами и воплями помчались с верхних этажей на улицу.

— Быстро выбегаем! — скомандовала мама.

— А кошки? — спросила я, стараясь впихнуть ноги в сапоги, стоявшие в коридоре.

— Кошки сами убегут. Они знаешь, какие умные! Они землетрясения чуют издалека!

— Ага, умные. Ксюша забилась под шкаф и дрожит, — недоверчиво сказала я.

— Значит, там сейчас безопаснее всего. Бежим! Если лестницы рухнут, нам не спастись!

Нахлобучив шапку кое-как, мама схватила узелок, все время лежавший на стуле у входной двери, и мы побежали.

Надо сказать, что у меня была кукла по имени Алиса, с белыми волосами и синими глазами. Купила ее мама, чтобы извиниться за содеянное с моими игрушками. Я взяла куклу на руки, и в расстегнутой нараспашку куртке выскочила за порог.

Весь двор был полон соседями. Люди не знали, что делать. Вокруг лежал снег, переливаясь под светом фонарей и луны.

— Мама, Алисе нужно пальто! — сказала я.

— Что?! Кому? Кукле?! — не поняла мама.

— Да! Она замерзнет, здесь ветрено!

— Не говори глупости! Это кукла! Она не человек! Мы все идем на поляну! Там переждем опасность!

— Мне нужно пальто для Алисы…

Дело в том, что у куклы имелось добротное пальто. Настоящее. С пуговицами. Его сшила моя бабушка Галина до своего отъезда. Пальто осталось на полке письменного стола.

— Давай руку! — потребовала мама.

В этот момент земля под ногами еще раз дрогнула, фонари замигали, люди завопили и, не сговариваясь, побежали к поляне. Мама так и не схватила меня за руку, пропав в водовороте соседей, а я решила, что это знак свыше и припустилась бежать назад, домой. Около письменного стола крутились наши перепуганные кошки.

— Вам нужно идти на поляну, — сообщила я им, после чего поочередно выпихнула Ксюшу и Пыжика через окно. С мяуканьем, они нырнули в темноту и растворились в снежных садах. Пальто я нашла быстро. Одела Алису и вышла из подъезда. На улице никого не было. Народ толпился на поляне. Я побежала туда. Издали стало понятно, что мама ищет меня среди людей.

Она тормошила Аленку и спрашивала:

— Где Полина? Куда она спряталась?

— Я тут! — закричала я издали.

— Ну, слава богу! Я испугалась, что тебя потеряла! — Мама взяла меня за руку.

Я решила, что умнее всего промолчать во избежание недоразумений. Алисе уже не было холодно. Все стояли и смотрели на наш дом, который при свете полной луны казался черным прямоугольником.

— Ой, смотрите! Смотрите! — внезапно закричал Салман, дядька, живший в нашем дворе. Все начали вертеть головами, а потом заметили в небе большое зеленое пятно. Будто бы самолет, но не самолет, а что-то круглое.

— Это неопознанный летающий объект! — обрадовалась мама.

— НЛО! НЛО! — подхватили дети. — Там колбаски полкило!

— А не хочет ли оно забрать нас в другой мир? — спросила соседка Дуся, тряхнув рыжей гривой. Отчего одна из бигудей, которые были постоянным атрибутом ее прически, соскочила с волос, больно стукнув меня по макушке.

— НЛО! НЛО! — продолжали кричать дети. — Там и сухо, и тепло!

— Тише! Тише! Не зовите их! — испугалась соседка Нина, бабушка Башира.

Небесная машина, мигнув зелеными огнями, растворилась в воздухе. Мы еще постояли часик на поляне, а когда замерзли окончательно, пошли спать.

— Если будет новое землетрясение, собираемся на этом же месте! — говорили друг другу люди на прощание. — Как зазвенят люстры, выбегаем!

 

Чеченские традиции

Моя мама и мой дедушка очень любили чеченские традиции.

— По чеченским традициям, младшие всегда и во всем подчиняются старшим, — не раз говорила мне мама, подсказывая, как надо жить.

— Чеченцы уважают гостеприимство и щедрость! — рассказывал дедушка. — Даже если у тебя совсем мало еды, нужно отдать половину голодному!

— Угу, — кивала я, вспоминая, как отдала бублик Аленке, а она сказала «фу» и бросила его в канаву.

— Кавказские сказки — самые красивые в мире. Они о благородстве и чести! — твердила тетушка Марьям, знакомя меня с новыми историями диких горцев.

И все бы ничего, пока не наступала глубокая осень. Именно в это время начинала действовать традиция, связанная с мытьем обуви. Да, да! Есть такая славная традиция на Кавказе, в месте, где я родилась. Если вы подумали, что вам дадут ведро и тряпку, а после заставят вымыть обувь, так как вы бегали по дорожкам, где далеко не всюду лежит асфальт, зато повсеместно непролазная грязь, вы глубоко заблуждаетесь. Вам действительно дадут ведро и тряпку, но мыть обувь вы будете всем, кто придет в гости. Нужно мыть ботинки и калоши соседям, случайным прохожим, которые ошиблись дверью и задержались на вашей кухне переждать дождик, дорогим гостям, приехавшим издалека, и, разумеется, членам своей семьи.

Обувь моет самый младший в доме, поэтому эта история началась в нашем коридоре с крашенным в темно-красный цвет деревянным полом у тяжелого железного ведра.

Я не любила тряпку для мытья обуви. Мокрая и мерзкая на ощупь, она никогда не высыхала до конца, и поэтому в ней гнездились сороконожки — повелители мух. Иногда сороконожки выскакивали из недр тряпки, страшно шевелили первой парой ног, похожих на длинные усы, дрыгали остальными лапками, и мои вопли на предельной высоте оглашали окрестности.

Мама в таких случаях, загнав сороконожку под ванну и нашлепав непослушное дитя той самой мокрой тряпкой, восклицала, что Бог наградил ее трусихой, после чего стыдила свою «награду» и давала новые указания. Помимо крупных сороконожек, получивших пожизненное убежище в нашей квартире, в ванной комнате жило еще большое семейство мокриц. Вселенная мокриц развивалась со скоростью света благодаря постоянно затопленному водой подвалу, пребывавшему в аварийном состоянии.

Мокриц я не боялась и могла храбро топнуть ногой, чтобы они разбежались в разные стороны. Нередко я ловила их руками и выносила на улицу под удивленные взгляды соседей.

— Давить их надо! — советовали знатоки борьбы с мокрицами.

— Пусть живут на пеньке! — отвечала я, устраивая мокриц поудобнее и на всякий случай, прикрывая их кленовым листком, чтобы соседи не объявили им войну без предупреждения.

Осенью многие носили калоши. Калоши похожи на резиновые туфли-лодочки, и каждый житель Грозного имел их в своем гардеробе.

— Значит так, — как-то раз сказала мама, понизив голос и сурово на меня поглядывая, — воду поменяешь в ведре три раза. Первый раз сотрешь грязь, второй раз вымоешь начисто, а в третий раз доведешь обувь до блеска!

Она испекла пирог с яблоками и грецкими орехами и понесла его гостям. Гостей было десять человек: мамины сослуживицы, старый чеченец с внуком, молодая девушка и мужчина.

— А если они спросят, где твоя дочка? — Я попыталась увильнуть от работы.

— Уж не спятила ли ты?! Да кто же спросит? У всех дети убирают и стирают! За столом сидят и разговаривают — гости! Работай, и чтобы было тихо!

Кошки, лежавшие на обувной полке, кивнули в знак покорности, а я взяла в руки орудие труда.

Надо сказать, что в ноябре у нас в Грозном все ходили в калошах, потому что слякоть на улице была ужасная. Среди десяти пар обуви попались ботинки с комьями липкой грязи и туфли, зачерпнувшие воды из глубокой лужи. На ветхую газету о тайнах мироздания я начала потихоньку счищать подсохшую прилипшую глину, после намочила тряпку и вытерла чьи-то калоши.

Перемыв пять пар обуви, я поняла, что пора менять воду, и потащила тяжелое ведро в ванную комнату, дрожа от страха. Но сороконожки спрятались в своих владениях и на глаза мне не показывались. Набрав чистой воды, я решила облегчить себе работу. Взрослые не обращали на меня никакого внимания: они прикрыли дверь в комнату и пили чай.

Схватив недомытую до блеска калошу, я погрузила ее целиком в ведро и поняла, что так мыть обувь гораздо удобней.

«А почему бы не сделать это под краном в ванной?» — подсказал мне внутренний голос, и я, услышав его, несказанно обрадовалась.

Всю обувь я перенесла в ванну, подержала под струей холодной воды, стряхнула и расставила на старых газетах в коридоре. Несколько мокриц исчезли в отверстии для слива, и я помахала им рукой на прощание: нечего было лезть в ведро!

— Пора расходиться по домам! — раздались нестройные голоса гостей. — Поздно уже!

— Давайте еще по чашечке… — уговаривала их мама.

Возгордившись от умения соблюдать традиции, я неожиданно для себя глянула вниз и обнаружила Ксюшу около чужих калош. Она грустно на меня посматривала, а потом провела лапой по обуви.

— Брысь! — сказала я кошке.

И тут сообразила, что вся обувь внутри мокрая и уйти в ней люди не смогут. Меня охватила паника. Ведь теперь не только мама, но и гости, вероятно, смогут предъявить ослу серьезные претензии!

Оглядываясь на дверь в комнату и молясь про себя, чтобы мамины друзья задержались, я потащила калоши и ботинки на кухню. Сушить! В этом я видела спасение подмоченной репутации.

Зуб на зуб у меня не попадал от страха. А стрелки часов в коридоре неумолимо бежали вперед.

— Всего доброго!

— Всех благ!

— Мир вашему дому!

Судя по всему, час расплаты настал.

— А где твоя дочка? — раздался вопрос, который в начале вечера был уместным, а сейчас показался мне злой шуткой.

— Она, как и положено, гостям обувь моет! — похвасталась мама. — Традиции, знаете ли!

— Да она у тебя умница! — обрадовались гости.

Однако никто из них в коридоре свои калоши и ботинки не обнаружил. Мама пыталась поймать мой взгляд, но я упрямо гладила кошку и глаз не поднимала.

— Где же обувь? — спросила меня одна из женщин.

— На кухне!

— Что она там делает?! — удивилась мама.

— Сохнет! В нее попала вода.

— Вот спасибо! Молодец! — похвалили меня взрослые.

Мама пошла на кухню. Минуты три ее не было, и гости даже стали переглядываться, а потом показалась родительница. В ее руках было что-то, отдаленно напоминающее калоши. Но это были не они! Это были сморщенные резиновые полоски, которые вначале разбухли от воды, а потом припеклись к горячим конфоркам на раскаленной плите.

— Я тебе сейчас… — издали начала мама, а я быстро спряталась за одного из гостей.

Те в изумлении рассматривали то, что осталось от калош. Дедушка и внук надели мокрые, но целые ботинки, остальные — что нашлось: мама дала свои шлепанцы, мягкие домашние тапочки, сандалии.

Меня гости не ругали, наоборот, говорили:

— Она научится! Твоя дочка еще маленькая!

— Руки у нее растут не из нужного места! Растяпа ослиная! — пробовала шутить мама, открывая дверь навстречу осеннему ливню, принимающему в свои объятия неподобающе обутых людей, и грозила мне кулаком.

 

Преступница

Дедушка Анатолий и прабабушка Юля-Малика подарили мне старинные открытки с удивительными сюжетами: дети поздравляют верующих с Рождеством; монахини в келье читают псалмы; охотники целятся из ружей в оленят; цветочницы, подбегая к дилижансам, предлагают пассажирам весенние букеты.

Спрятавшись ото всех, я могла рассматривать их часами. Необыкновенная хрупкость ушедшего мира казалась мне достойной высшего восхищения.

А самой любимой моей открыткой была «Преступница». На ней у серой скалы стояла невероятная красавица с длинными черными волосами. Ее изящные руки были закованы в кандалы, под ногами плескалась морская волна, и я представляла себе корабль, увозящий молодую женщину от цивилизации на север, в ссылку. И думалось мне, что пострадала она из-за любви.

Конечно, эту идею подсказала мама:

— Ревность пронзила ее сердце. Она убила своего возлюбленного! Преступница обречена на смерть в дремучих лесах.

Мысленно я пыталась сорвать кандалы с несчастной. Но Преступница держала величественную осанку и, слегка наклонив голову, великодушно улыбалась мне, словно не нуждалась в помощи. За это я восхищалась ею и любила ее больше прежнего! Черно-белая открытка напоминала фотографию из девятнадцатого века, поэтому я хранила ее очень бережно, завернув в носовой платок.

Однажды теплым весенним днем я была отпущена мамой на прогулку. Бог мой! До чего это было прекрасное время! Утром я замечала редкие, едва пробившиеся из-под земли травинки, а к вечеру они наливались силой: это было настоящее волшебство! Я не обманываю вас, милые читатели: действительно, я умела видеть, как растет зеленая, сочная трава.

— Девочка, ты здесь совсем одна? — раздался звонкий голос.

Сидя у кустов крыжовника на пеньке и рассматривая жуков, цветы и травинки, я не заметила, что солнце уже в зените, а утро растворилось вместе с пением соловьев.

— Играю! — сказала я.

Девушку, подошедшую ко мне, я видела впервые. На ней были длинная бархатная юбка и красивая цветастая блузка с кружевом. Ее черные волосы, уложенные вокруг головы косой, напомнили мне царевен из сказок.

— Ты сидишь здесь совсем одна? — повторила она, будто удивляясь этому факту.

— Нет, я не одна, — возразила я. — Со мной кукла Алиса и открытки.

— Ты любишь свою куклу? — спросила незнакомка, ловко усевшись на траву, нагретую апрельским солнцем.

— Она — моя королева! — полушепотом выдала я тайну, а потом добавила: — Жаль, что ее волосы не черного цвета! А вот у тебя черные…

Девушка была смуглой, черноглазой и… улыбчивой. В ней чувствовалось что-то величественное и гордое.

— Тебе нравятся черные волосы? — удивилась она.

— Да! — И чтобы незнакомка все правильно поняла, я достала из-за пазухи платок, развернула его и протянула ей открытку: — Мама говорит, что здесь изображена Преступница. Она убила своего принца. Он ей изменил! Принц полюбил другую девушку. Теперь Преступницу везут в тюрьму… Я так люблю ее…

— Почему? — Девушка перестала улыбаться и посмотрела на меня серьезно: — За что ты любишь ее?

— Она прекрасна! Я хочу быть такой, как она!

Незнакомка засмеялась. Ее смех был грустным и добрым одновременно.

— Не надо! Не мечтай об этом! — сказала она, насмеявшись вдоволь. — В тюрьме плохо! Никого нельзя убивать… А знаешь, — вдруг предложила девушка, — я могу сшить для твоей куклы красивые туфли! Разве можно ходить босиком? Холодно без туфель ходить по траве!

— Но как ты сошьешь их? — теперь удивилась я. — Для этого нужны иголка, нитки и материал!

Незнакомка слегка сдвинула кожаный пояс, вынула из-под него настоящую иголку с белой ниткой, сорвала со своей юбки алый бархатный цветок и уверенно заявила:

— У нас все есть.

Через пять минут у моей Алисы на ногах были потрясающие алые балетки!

— Спасибо! — сказала я в полном изумлении.

— Мне пора. — Девушка наклонилась, поцеловала меня в щеку и ушла.

Немного поиграв с куклой, я поняла, что мне хочется побежать к маме и похвастаться таким невероятным событием. Взяв на руки Алису, я решительно направилась домой. Мама стояла около подъезда и оживленно обсуждала дворовые новости с соседками.

— Дочка к ней приходила, — объясняла тетя Айза.

— Милиция кинулась ловить, да уже поздно… — сказала баба Нина.

— Вот оно как бывает! — развела руками тетя Варя.

— Чего тебе? — недовольно спросила мама, увидев меня.

— Мама! Мама! Алисе пошили туфли!

— Кто пошил? Кому это надо?

— Одна девушка — она шить умеет!

— Ну, молодец! — Мама продолжила разговаривать с взрослыми, а я зашла домой и первым делом отправилась на кухню в поисках съестного.

Вскоре хлопнула дверь: вернулась мама.

— Что случилось? — спросила я. — О чем говорили тети?

— Беда! — сказала мама. — Цыганка сбежала из тюрьмы. Мать свою проведала, что живет рядом с нами в переулке, переоделась и ушла.

— Она преступница? — спросила я удивленно.

— Еще какая! Убила мужа за измену! Ножом! А ей всего-то девятнадцать лет!

 

Посмотрев на Алису, я увидела, что одна туфелька потерялась, и побежала ее искать.