ПРОЗА

Катя Пицык. Отрывок из книги «Город не принимает»

Алена Жукова. Сказка о перекрестке

Виктор Солодчук. Отрывок из романа «Совпалыч»

Дмитрий Бирман. Характер

Нета Боярская. Вечерний капучино

Сергей Петров. Неужели у Путина?

Елена Коротаева. Как у меня мир перевернулся вверх ногами

Тамара Ветрова. Пепельный дом на окраине

Вячеслав Матосов. Игрок

Владислав Кураш. Человек из ниоткуда

Мартин Тильманн. Судьба учительницы

ПОЭЗИЯ

Игорь Джерри Курас. Стихи

Ульяна Колесова. Стихи

Дмитрий Бирман. Стихи

Вита Штивельман. Стихи

Анастасия Сойфер. Стихи

Владимир Узланер. Стихи

ИНОСТРАННАЯ ЛИТЕРАТУРА, ПЕРЕВОД

Илья Липес. Emily Dickinson

ПУБЛИЦИСТИКА, ОЧЕРКИ, ЭССЕ

Заирбек Мансуров. Как уплывала из Москвы «Серебряная салатница»

Владимир Ханан. Под пеплом

Михаил Овсищер. Уши, лапы, хвосты

ЮМОР, САТИРА

Алексей Горшков. Умники

В тихий летний день, на тихой одесской улочке, на старых стульях из красного дерева, стоящих у старого домика с крышей не то из красного дерева, не то из черепицы, тихо  сидели два старых еврея, Айзик и Янкель, и, как всегда, говорили за жизнь.

Ничего особенного в этом перекрестке не было. Даже если с высоты птичьего полета посмотреть – простенький такой перекресток, хоть и на пересечении двух самых больших улиц города. На одном углу бензоколонка, на другом – школа, на третьем – банк, на четвертом – маленькие магазинчики, химчистка и сапожная мастерская. Бывают другие перекрестки, где по углам расставлены театры, соборы, парки и рестораны. Над ними, расцвеченными огнями и наполненными чудными звуками и запахами, кружат подолгу птицы, щебеча и воспаряя к небесам в своих затейливых танцах. А над таким, как этот, они пролетают не задерживаясь.

По ржавым ступеням - в тот полуподвальный этаж,
в тот птичий, тот первый, тот дом фантастический наш -
пещерный, бездверный, не спящий - бедлам или храм? -
скворешней сквозящий, всем бедам открыт и ветрам.

«…таким образом, наша цель – в равной степени изменение и сохранение жизни путём синхронизации случайностей, которые при ближайшем рассмотрении всегда проявляют взаимные устойчивые связи. Выражаясь образно, совпалыч – это рифма событий, гармоничных между собой по интервалу, цвету и композиции. Поэтому, мы стремимся к поэзии, музыке и живописи – это развивает способность синхронизировать обстоятельства. Вот и вся теория. Практика же возможна в различных формах, из которых самая эффективная и простая – игра. Как утверждал поэт — «в эту игру могут играть двое», а мы добавим, что где двое – там и трое, а «где трое – там я посреди них», говорил другой поэт.

Кирпичный дом на Йоденбреестраат.
Здесь жил жудожник; и дрова, сгорая
в камине, освещали времена.
Ученики к нему валили валом,
и Саскию влюблённо целовал он,
а иногда не делал ни хрена.

Мне машет мама крыльями-руками,
А я... меня ещё в помине нет.
Всё впереди у девушки, у Гали,
Во мне же нет ещё ни грамм, ни лет.

Деревня под Друскениками, в которую я ездил восемнадцать счастливых лет, до 41-го года была литовско-еврейской. Еврейскую половину населения смёл ветер войны – в описываемое время о её существовании свидетельствовали только фундамент маленькой синагоги, на котором рачительный хозяин литовец поставил коровник, да кладбище, о котором я знал ещё до приезда по рассказам троюродной сестры (уже давно американки), когда-то учительствовавшей в этих местах.

Мы познакомились с Филиппом в «Гамбринусе». Он захаживал туда выпить кружку тёмного пива с матросами и послушать Сашку скрипача. Аэлите он сразу не понравился, а мне показался интересным и начитанным. Он знал уйму невероятных историй, и порой мне казалось, что многое из того, что он рассказывал, было с ним.

Летняя пирушка в 1834 году в Петербурге , посвящённая произведению Александра в звание "камер- юнкера" , подходила к своему завершению. Вся семья уже давно ушла в покои , да и гости расходились , - последних двух "набравшихся" и гусар слуги вели из гостинной к парадному выходу.

Осенняя любовь наполнена туманом,

дождями за окном и грустью по утрам,

последнюю главу последнего романа,

читаю не спеша, читаю по слогам.

Кадры из детства.

По телевизору показывают «Депутат Балтики» с Николаем Черкасовым. Смотрим всей семьей.

Папа, отсидевший десять лет в сталинских лагерях, вздыхает и говорит:

– Эх, какие были люди! Какая идея! Все испоганили, паскуды!

Она ворвалась в мою жизнь, как… как… ну, я даже не знаю какой в этом случае можно образ напридумывать. Короче – ворвалась. Въехала на новой серебристой «Мицубиши» весело и энергично, и закрутила, и стала во всем помогать, учить, советовать, корректировать, а главное - подвозить. Она была биохимиком или микробиологом, правда не работающим по специальности.

Такого нашествия теннисных звезд первой величины, как в осенью 1995 года, Москва еще не знала. За какие-то два с половиной месяца на корт здесь выходили Беккер, Штих, Мустер, Бругера, Иванишевич, Медведев, Феррейра, Мартин —это не считая наших Кафельникова, Чеснокова, Черкасова, Волкова, Ольховского... А на десерт —финал Кубка Дэвиса, решающая битва за обладание знаменитой «Серебряной салатницей» против команды в составе трех действующих теннисных королей —Сампраса, Агасси и Курье...

Есть только облака и чернозём —

и тонкая прослойка между ними,

где мы с тобою связаны узлом

с такими же червями дождевыми.

Всепожирающим пожаром
Пылает город что ни вечер. –
Народ? – Ему и горя мало.
Он безразличен и беспечен:
Заметит утром пепелище
Среди злосчастий разных прочих,
А всё, что заново отстроит,
Опять сгорает ближе к ночи.

Я даже не позвонила. Я просто пришла. Спустя месяца полтора. Сказала подругам, что влюбилась. Съела на дорогу плавленый сырок. Надела черный берет. Вышла на Сенной. И отправилась вниз по реке. Это была первая неделя апреля. Лед уже сник и треснул. Глыбы начали отделяться, заголяя участки бурой воды, но еще особенно не расплылись и местами стояли густо. На них валялись пивные банки, пластиковые бутылки из-под колы, попалась даже одна канистра.

С Верой Александровной я познакомился во время летних каникул, когда гостил у матери и сестры, живших тогда в доме для учителей сельской школы. В этом же доме жила и Вера Александровна, учительница русского языка и литературы. У неё в это время гостила её приемная дочь Наташа, учащаяся медицинской школы.

Память на лица у меня не очень. Ну, знаете, не разведчик. Вот так встречаешь человека — он кажется неуловимо знакомым, здороваешься, обмениваешься парой фраз… Но кто это, где, когда, при каких обстоятельствах виделись — хоть убей, не припомнить. Зато собачьи внимательные, неотрывно следящие за тобой глаза, выражающие верность и уважение, чёрные чуткие носы, похожие на маленькие боксерские перчатки, торчащие сосиской хвосты, сразу выдающие настроение, — их помню наперечёт, все, сколько было рядом.

В годы всеобщего удовлетворения, тотального дефицита и коммунистических аббревиатур, ни в сюре, ни в бреде не могла представить я себя стоящей на крышах Иерусалима, в шекспировском Globe на Темзе-реке, под куполищем св. Петра в Риме. Ни во сне, ни наяву не мечтала подняться на вершины пирамид Солнца и Луны на Юкатане, пересечься взглядами с нордическим колоссом Свободы, разжигающим факелом закатные пожары над Гудзоном!