Родился в Москве, живет в Израиле и Канаде. Член Международного союза писателей Иерусалима и Южно-Русского союза писателей. В 2014 году вышли две книги: «Ню» и «Вначале было слово». В 2018-м в московском издательстве «Время» вышла третья книга «Цимес», в 2021-м — четвертая, «Placenta Previa» («Литературное бюро Натальи Рубановой – Издательские Решения»). Публикации: журналы «Этажи», «Дарьял», «Эмигрантская лира», «Звезда востока», «Литературный Иерусалим», «Мишпоха», «Новый Свет» (Канада), «45 параллель», «Южное сияние» (Одесса), «Крещатик» (Киев), газета «МК» и другие.

О цензуре, отрыжке вселенной и маленьком Освенциме

«Цензура — строгое суждение, суровый разбор, взыскательная критика, система надзора за содержанием…» и т.д.

Недавно я где-то то ли прочел, то ли услышал, что некая дама выставила в одной из галерей серию изображений собственной вагины. Не имея чести быть знакомым с автором данного произведения и не испытывая ни малейшего предубеждения против самого объекта ее творчества как архетипа, почему я затронул это в свете обсуждаемой темы?

«Цель творчества самоотдача…» — помните? 

В одном очень старом фильме герой изрекает: «Творчество — единственная возможность для мужчины родить ребенка». Оговорюсь, речь о временах, не знавших, что такое трансгендеры, политкорректность и ЛГБТ-сообщество, но речь не об этом. Мне кажется, уже довольно долго мы являемся свидетелями подмены понятий, по крайней мере, их весьма расширенного толкования: самоотдача превратилась или, если хотите, выродилась в то, что нынче принято называть самовыражением, при этом не в качестве способа самопознания, открытия себя — себе, а способа явить себя миру: алё, я здесь!  

В значительной степени это произошло благодаря соцсетям — вдруг появилась возможность обращаться ко всем и сразу, можно ли ею не воспользоваться? При этом — увы — совершенно неважно, как и зачем?  

Тут я снова вынужден прибегнуть к цитате:

Мы почитаем всех нулями,

А единицами — себя.

Мы все глядим в Наполеоны…

Александр Сергеевич и здесь на два века вперед провидеть умел!

Тем не менее я совершенно уверен в том, что, пусть каждый по-своему, но талантливы все обитатели нашей планеты. Все мы — потенциальные Наполеоны, хоть девяносто девять (ладно, пусть девяносто пять) процентов из нас не реализуют свой потенциал полностью, а не меньше половины даже не попытаются его осознать, что, впрочем, ни в малейшей степени не влияет на их стремление самовыражаться. 

Но остаются и те немногие Наполеоны состоявшиеся, которым есть что предъявить миру по самому что ни на есть гамбургскому счету.

Как же узнать, кто есть кто, отделить, так сказать, зерна от плевел, имея в виду то, что конфликт между потенциальной возможностью и реальным воплощением оной скорее всего неразрешим и, по-видимому, вечен.

На мой взгляд, основные признаки, позволяющие сделать это, таковы:

во-первых, Наполеон состоявшийся не нуждается в саморекламе, ибо самодостаточен. В рекламе — да, но, вне зависимости от этимологии, эти понятия не пересекаются в принципе; 

во-вторых, он не стремится шокировать своими творениями (во всяком случае, сознательно), у него иные цели и иные способы их достижения: он открывает не себя миру, а показывает миру, каким он — Наполеон — его видит. Этот взгляд можно принять или отвергнуть, но его нельзя не заметить; 

в-третьих, он не просто отражает контекст реальности — он его создает. Область его творчества невозможно ограничить: он всегда и несмотря ни на что будет писать, говорить, изображать все, на что обратит свой взгляд, невзирая на наличие или отсутствие какой бы то ни было помехи. То, что у него внутри, неудержимо стремится наружу, и ни одна цензура не в силах этому противостоять;

в-четвертых, уровень исполнения — совокупность профессионального умения и того, что, следуя мысли Бродского, можно назвать метафизикой творчества. Чего-то, что нельзя увидеть или сколько-нибудь конкретно определить — только почувствовать, но именно это нечто и делает художественное произведение таковым. 

Возьму на себя смелость утверждать, что творец, соответствующий перечисленным выше признакам, априори обладает такой встроенной цензурой, что всякая другая так же априори рядом с ней абсолютно бесполезна. Цензура — эта суть сплав высокого профессионализма мастера и той вселенской, общечеловеческой этики, которая по самой своей природе свойственна упомянутой выше, метафизической стороне его таланта. Такая цензура, являясь гарантом его мастерства, ограничивает творца несравнимо больше всякой другой, но она же сообщает его произведениям силу, способную влиять на умы и менять рамки общепринятой морали, другими словами — изменять сущее. 

Что же до самовыраженцев, им цензура не показана в принципе (медицинский термин не случаен), ибо ни ограничить их в чем-то, ни в чем-то помочь она не сможет — отсутствует сам предмет воздействия, нету, так сказать, мальчика. Невозможно же всерьез относиться к примеру, приведенному мной в начале, или к избранию некой особы почетным академиком Академии художеств, сколько бы она не потратила на краски, покрывающие ее полотна. С другой стороны, пусть художественная ценность ее произведений более чем сомнительна, она хотя бы не вызывает нездорового возбуждения действительных членов академии изображением предмета собственной половой (простите — гендерной) идентичности. Другой причины я не вижу.

Все это весьма печально. Сколь многого мы вроде бы хотим и сколь малым, оказывается, готовы удовлетвориться…

В одном из недавних английских сериалов есть сюжет, в котором, вынужденный к этому шантажом, премьер-министр совершает online-коитус со свиньей, и данное соитие рассматривается как арт-проект, некое новое слово или движение в искусстве — куда уж дальше? Название сериала «Черное зеркало». Догадались, почему? Да-да, оно отражает человечество — нас с вами, такими, как есть, без прикрас — вас, вас, вас и вас. Что ж, давайте обсудим необходимость цензуры, может, на самом деле поможет?

Уже довольно давно Барух Спиноза определил свободу как осознанную необходимость, но есть и выражение-антоним, определяющее свободу, как необходимость неосознанную — его автор мне неизвестен. Какая же из них истинна — неосознанная свобода творить или осознанная самовыражаться?

Теперь, собственно, о том, с чего все и началось — «Я в Лиссабоне. Не одна». 

Вопрос не в том, понравилась ли мне книга, не в том, считаю ли я, что писать можно обо всем, и даже не в том, люблю ли я эротику. Что, собственно случилось? Вы удивлены, что на свете существует страх, конформизм, привычка, зависть, желание угодить начальству, наконец? Ну, устроили маленький Освенцим — так ведь не большой. Если вспомнить цитату Гегеля, что «история повторяется дважды: один раз в виде трагедии, второй — в виде фарса», то сейчас это даже не фарс, никого ведь не убили — подумаешь, книги. Правда, есть еще одна цитата — его же: «История учит лишь тому, что она никогда ничему так и не научила народы», и если верна она, то и тогда именно с книг все начиналось.

Недавно мне довелось услышать выражение: «мы — отрыжка вселенной», сказанное по поводу всего происходящего с нами в последнее время — вплоть до пандемии. Неужели всевышний, вселенная или не знаю кто потеряли не только веру в нас, но уже и надежду до такой степени, что в самом деле отрыгнули Землю, человечество и все, что мы? Или это пока еще последнее предупреждение — как вам кажется? 

И я спрашиваю: при чем здесь цензура?

Поделиться