Когда наступали еврейские праздники — нам по радио в советское время не объявляли. И в газетах этого не было. Тем не менее, бабушка перед праздниками всегда пекла два вида медовых пирогов — леках — белый и темный.
Пироги нарезались на кусочки и раскладывались по тарелочкам. На каждой тарелочке два кусочка — светлый и темный. Тарелочки бабушка разносила по всем соседям.
Называлась эта операция таинственным словом «шалахмонес». Это теперь я знаю, что это — «мишлуах манот» на иврите, то есть «посылка угощения».
По ГОСТу, шалахмонес положено было разносить всем евреям во дворе, и получать от них точно такой же шалахмонес — то есть два кусочка лекаха — белый и темный. Но бабушка была инернационалисткой, и стремилась поддерживать хорошие отношения со представителями всех наций, населяющими наш многонациональный двор. Поэтому, на всякий случай, шалахмонес она разносила не только евреям, но и гоям — то есть русским и украинцам. От них она тоже получала подарок — пару крашеных яиц, кусок пасхального кулича.
Эти куличи перед Пасхой продавались в магазинах со скромным названием «Пирог “Весенний”». Надпись ХВ на нем делали сметаной. Специалистом по нанесению надписей у нас во дворе был Яша Кац. Он вырезал из газеты кулек, заливал туда сметану, красивыми буквами писал ХВ и рисовал вокруг цветочки. Причем, каждый кулич у него был уникальным произведением искусства. Гонорар Яша брал пасхальными яйцами, куличом, колбасой, салом — кто что даст.
— Что-то, Маня, сметана у вас жидкая. У Дины брали? Вы берите, когда Маша работает. Маша меньше разбавляет. Совести больше, а сметана гуще.
Даже знаменитый математик Перельман не вывел функциональной зависимости совести от густоты сметаны.
Проблема была в том, что «гои» норовили бабушке налить. Она отказывалась. Двор большой, 50 семей. Если каждый нальет, грозит полная утрата трудоспособности. А разнести шалахмонес по всему двору — несколько дней занимало.
— Ну, мадам Сорокинша, як ви не п’єте, так я випʼю. Ваше здоров’ячко!
— Абы гезунт! — отвечала мадам Сорокинша. Ее фамилия была Сорока-Мозырская.
— Ну от і я ж кажу — аби здоров’я було. Христос воскрес!
— А гит йомтов.
— Що а гіт, то а гіт. Будьмо!
Через неделю после еврейской Пасхи бабушка надевала белый платок и шла в Ильинскую церковь освящать куличи.
Она объясняла это так:
— Допустим, у тебя есть в Госстрахе страховой полис. Но кому помешает, если будет еще один? Они там как-нибудь между собой договорятся.
А теперь — самой страшное. Триллер. Приготовились?
Я родился недоношенным, 2300, как котенок. Сейчас этого уже не видно. Я был очень болезненным, из болезней не вылезал. И вот к нам приехала тетя Муся, сестра матери, и по секрету от отца — члена КПСС, понесла меня крестить.
С тех пор все болезни как рукой сняло. Действует до сих пор.
Мой крестильный крестик, вместе с прядью ярко-рыжих первых волосиков, долго хранился в почтовом конверте с портретом Сталина, вместе с бабушкиной ктубой (свидетельством о браке), и облигациями военного займа. Потом все это куда-то делось.
Вот я и думаю — может, бабушка Берта Абрамовна была права? Они там как-то между собой договорились.
А может, была права Маня из нашего двора?
— От шо я вам скажу, пані мадам Сорокинша. Бог у нас з вами один. Тільки шо хфамілії різні.
***
Нашего двора давно нет. А на этом месте — дом, в котором «Приват банк». Девушке, которая открывала мне счет, я хотел было рассказать, что здесь было раньше. Но ее это, почему-то не заинтересовало.
***
Мое завещание
Киев. Подол. Угол Волошской и Нижнего Вала.
Во дворе — скамейка.
А на ней сидит бронзовый Марьян Беленький в цилиндре и смокинге и пишет на лаптопе.
А на бронзовом цилиндре выцарапано неприличное слово.
Все равно же напишут.