• 2016-3

 

***

Давай о смерти ни гугу,

кто был не прав — война поправит,

мой голос внутренний картавит,

и я по снегу, как могу,

иду домой.

 

Но медленней ползет улитка,

чем я (во сне) туда иду.

Что, если это не молитва,

а так — губами шевелю,

о, ангел мой?

 

Хоть стены там тепла не держат,

есть только стулья и кровать…

Из человека выпал стержень,

и больше нечего ломать.

 

***

В такой глуши, где воздух был нетронут,

не попадавший в легкие ничьи,

там в озере образовался омут,

а вдоль холма прорезались ручьи,

 

там продолжалось Божие творенье

уже само собой, без повеленья.

 

Земля вторично жизнь произвела,

и там, где прежде глина розовела,

лежало человеческое тело,

а позже рядом женщина прошла.

 

Все прочее осталось на бумаге,

и устыдились мы, что были наги,

перебрались в седьмой микрорайон,

где сам не помню, сколько лет живем.

 

Рука качает детскую кроватку,

на тремпеле сто лет висит пиджак.

Закат угас, и звезды в беспорядке -

в созвездия не сложишь их никак.

 

Диптих

Нет, не надо было ходить слоном…

Игорь Сид

 

1.

Я был рожден в СССР,

где деготь с медом фифти-фифти,

и ел конфеты «Гулливер»,

читая Джонатана Свифта.

 

Другое место на земле

себе мы смутно представляли,

и городами на шкале

остались Хельсинки и Таллинн.

 

Я больше в городе моем

себя никак не обнаружу,

а мог бы сделать ход конем

и ночью вылезти наружу.

 

Из несвободного вчера

во все дозволенное завтра

ведет мышиная нора,

куда не втиснешь аргонавта.

 

2.

Обжарить рыбу с двух сторон,

чтоб масло тоже порыжело,

когда пришел Наполеон,

меня убили подо Ржевом.

 

Хотят ли русские войны,

отсюда мне не доглядеться,

а нам снега затем даны,

чтоб никуда от пуль не деться.

 

Сегодня снова не усну,

но, если что, в подвале свечка,

а дальше будет, как в Крыму,

где люди есть и человечки.

 

***

Снег сам собой не образует мифа:

мы бабу снежную лепили — дети скифов,

сакральный смысл оставив на потом,

с кургана покатились кувырком.

 

А зимы были страшные: страшнее,

чем ночь в бомбоубежище. Дощечки

привязывали вместо лыж к ногам;

и даже если дом не уцелеет,

то в кухне летней как-нибудь у печки

перезимуем и хвалу богам

 

весной, когда снега сойдут с курганов,

мы выразим посредством истуканов.

 

***

 

Я просочился в щелочку, меня не стало…

Александр Козлов

 

Мне жить разрешалось с людьми, но я был обязан

звонить в колокольчик, который носил с собой,

а смерть не за каждым следит, но за всеми сразу,

поэтому мне уже тридцать и я живой.

 

Когда в феврале из державной обертки — зверем

я выпал на снег (Боже, элиосон имас!),

деревья молились, раскачивались деревья,

и в темной воде отражался один из нас.

 

***

По живому пространству, где фосфор

оставляет чахоточный след,

я прошел невесомо и просто,

без знамен, без потерь, без побед.

 

Там о смерти ни слова — не каркай:

ворон ворона не заклюет!

На какие военные карты

нанесут этот пеший поход?

 

Я ходил по холмам и пригоркам

(хочешь смерти — так быть посему),

но ни корки теперь, ни полкорки

 

я с чужого стола не возьму.